Дороги ведут в Сантарес
Шрифт:
— Мне пора, Лили. Надо еще собраться.
Она подняла глаза, полные слез.
— Буг, мне можно жить в твоем доме?
— Конечно, Лили.
— И если мне понравиться парень…
— Мне было бы грустно, Лили, если бы дом, в котором я прожил три года, оказался навсегда заброшенным.
Она порывисто обняла его и поцеловала в губы.
— Прощай, Буг.
— До свидания!
Лили повернулась и, сдерживая слезы, быстро пошла в поселок…
Утром Кир Буг погрузил в винтокрыл свои нехитрые пожитки, пластиковые ящики с перфокартами и, оглядев в последний раз
— Поехали!
Когда винтокрыл поднялся в воздух, футуролог включил информационную программу. Вместе с всплеском экрана он возвращался к своей прежней жизни…
— Эй, подойди сюда!
Он обернулся и увидел на своей любимой скамейке, под свисающими ветвями софоры, молодую, очень знакомую женщину.
— Чего тебе?
— Посиди со мной. Мне хорошо!
— Лена? — обрадовался Кирилл. — Я тебя сразу не узнал! Ну, покажись, всемирная знаменитость! А где твоя мохнатая тасса, которую ты поклялась не снимать?
— Я так рада, Кирилл, что встретила тебя. Куда ты запропастился с того самого вечера? Подожди, сколько же это мы не виделись? Года полтора или два?
— Три года, Лена.
— Неужели три?! И где ты все это время пропадал? Я ведь здесь часто бываю, справлялась. И никто не знает, куда ты исчез, даже Алексей Иваныч.
— Я что, у тебя-то как дела?
— Ты еще спрашиваешь? Живу, как в счастливом сне. Только иногда набегает… Не пойму даже, что… И тогда бедные зрители страдают и грустят вместе со мной… А тассу я берегу, как самую дорогую реликвию, и надеваю только в самые хорошие дни… Хочешь, я покажу тебе танец нашей встречи?
— Прямо здесь?
— Конечно.
— И соберешь полгорода возле себя. Тогда нам и поговорить не дадут.
— Пусть!
Она поднялась, но Кирилл удержал ее за руку.
— Не надо, Леночка. Честное слово! Сбегутся ведь со всех окрестностей.
— Но я хочу, Кирюша. Ведь язык танца — мой язык. И мне хочется, чтобы ты понял, как я рада тебя видеть.
Кирилл выпустил ее руку. Она вышла из-под свисающих ветвей, лукаво улыбнулась ему, и какое-то колдовство захватило его. Непостижимая пластика и выразительность движений удивительно зримо передавали настороженность первой встречи, сомнения и сложные перипетии того единственного вечера… Вдруг стало грустно, и он ощутил свое одиночество, как в той лесной хижине, где он провел один на один с природой три года, чтобы разгадать ее влияние на формирование психики человека… Потом радость и какое-то волшебное чувство переполнили его…
— Ну, как? — глаза ее смеялись, а он все еще не мог прийти в себя от пережитого.
— Спасибо, — он взял ее руку и прикоснулся губами. — Ты чудо нашей эпохи.
— То-то! А теперь давай сбежим отсюда. Ты был прав. Здесь стало слишком многолюдно.
Но и на движущейся дороге их не оставили без внимания. Кирилл то и дело ловил то почти незаметные, брошенные вскользь, то откровенные изучающие взгляды. Тогда они забрались в уютное кафе на самом верху пятой поверхности города и, скрытые от посторонних глаз в зелени актинидий, любовались
— Наверное, здесь когда-то были необозримые леса, а потом все вырубили, распахали… — вслух подумала Лена.
— Представь себе, что нет. — Кирилл оперся локтями на баллюстраду и неторопливо продолжал. — Общее заблуждение. Здесь никогда не росли леса, кроме небольших березовых рощиц, называемых по-местному «околоками». Испокон веков здесь были необозримые степи. Их травы выкормили полчища кочевников: и скифов, и гуннов, и монгольские орды… Именно потому и построили здесь Сантарес, первый многоэтажный город, что не было необходимости уничтожать лесные массивы, да и планировка на равнине не требовала больших затрат.
— Но почему Сантарес, и что значит Сантарес? Что-то знакомое и незнакомое…
— А название Антарес тебе ничего не говорит? — улыбнулся Кирилл.
— Я помню по школьной программе… Это красный сверхгигант в созвездии Скорпиона. Одна из самых ярких звезд, по-моему, в миллион раз больше Солнца.
— Чуть поменьше, но это не важно. В тридцатые годы, когда создавался проект города, собрались к Антаресу послать зонд. О нем много писалось, говорилось. Когда представили проект, один из членов комиссии сказал: «Ну, конечно, если строить город, то величиной с Антарес». Так, говорят, и привилось название.
— Забавно… — в раздумье сказала она. — И все-таки, не люблю я равнины, а здесь на сотни километров все гладко, как стол, даже глазу зацепиться не за что.
— А озера? Знаешь, сколько их здесь? Тысячи! И, говорят, в прошлом веке их было еще больше.
— И куда же они делись?
— Видишь ли, климат Западной Сибири стал жарче и суше со времени уничтожения постоянных льдов Ледовитого океана. С нарушением баланса атмосферных осадков большинство из них высохло. Они были очень мелкие. Сейчас все озера переуглублены и служат для сбора излишних вод с орошаемых земель.
— Так они же соленые.
— Кто?
— Не кто, а что! Озера. Мне рассказывали, что все они обладают целебными свойствами.
— Да, это так.
— Так зачем их губят?
— Чем губят, Лена?
— Ну, этими, орошаемыми водами.
Кирилл засмеялся.
— Что ты говоришь, Лена? Ты только подумай! Разве можно орошать воды?
— Ну, оговорилась. Дело не в этом. Вода, идущая на орошение, — пресная?
— Да.
— Значит излишки ее, стекая в озера, разбавляют соленые воды?
— И да, и нет. Просто они служат для восстановления водного баланса озера. Летом большое количество воды испаряется и, если бы не постоянное их пополнение, они тоже высохли бы… Что касается соли, то ее концентрация постоянно растет. При орошении происходит выщелачивание солей, которые затем сносятся в озера. Когда концентрация достигает критической, происходит их садка, и постепенно на дне озер образуются пласты солей. Когда нужно снова переуглубить озеро, оно осушается, и соли, главным образом поваренная и мирабиллит, идут на химкомбинаты.