Дороги. Часть первая.
Шрифт:
— Да мне тоже показалось, что достаточно, — негромко сказала Ильгет.
— Видишь, в тот момент ты ни о чем, кроме боли, давно уже не думала. О чем бы сагон ни заговорил, тебя бы это не взволновало. Только одно было важно — боль или ее отсутствие. На этом он и сыграл. А сейчас, когда ты здорова, он выбрал бы другую тактику. Я не говорю, что тот или иной метод тяжелее. Просто они очень хорошо нас чувствуют и понимают, читают мысли, и... — Дэцин умолк. Лицо его исказилось, — словом, помни, что они всегда неправы. А разберешься потом. Вроде, все ясно. Вопросы есть?
— Дэцин, — Ильгет помолчала, — у меня вопрос
— Конечно, можно.
— Почему нам не дают какие-нибудь... ну методы, чтобы если что, сразу с собой покончить. Я выяснила, что с точки зрения церкви это не грех. В такой ситуации. Потому что иначе, ну мы же не знаем, выдержит ли психоблокировка, значит, мы не себя спасаем от боли, а других от провала.
— Почему же, у нас есть методы, — возразил Дэцин, — личное стрелковое оружие.
— А если не получится? Что-нибудь более надежное?
— А что есть надежнее лучевика? — удивился Дэцин, — какая-нибудь капсула с ядом? То же самое.
— Ну вот есть психоблокировка. Неужели нет аналогичного блока, который останавливал бы сердце?
— А как ты его будешь ставить? — удивился Дэцин. Ильгет замолчала. Действительно, ведь когда ставишь психоблокировку, важно много раз повторять кодовую фразу...
— На самом деле, — задумчиво сказал Дэцин, — психоблокада — это не наша разработка. Эдолийская. Еще дохристианская. С началом христианской эры все эти работы были свернуты, и слава Богу. А то дошли бы и сами... до сагонства. Наверное, у хавенов Эдоли были и другие методы. Наверное, и самоубийство тоже. Но эта методика до нас не дошла. Ильгет, ты боишься?
— Да, — сказала она.
— Того, что все повторится?
— Да.
— Такое не часто бывает.
Несу, подумал Дэцин. Может, и не часто, но бывает. И покончить с собой не всем удается. И случаи такие бывают. Как на любой войне, кто-то попадает в плен. Правда, вот спасти обычно никого не удается. С Ильгет, пожалуй, случай уникальный.
— И снаряд два раза в одну воронку не попадает, — добавил он, — так что не переживай. Если и умрешь, то смерть будет мгновенной. От пули, это совершенно не больно. У меня было ранение в голову. Я ничего даже не успел почувствовать, выключился и все. Такой же будет и смерть. Не бойся, Иль. Да и не умрешь ты, вернешься. На Рождество еще погуляем с тобой.
Глава 5. Война в городе.
Вынырнули из запределки в районе ярнийского выхода. До Ярны было еще довольно далеко. Ильгет бродила по кораблю, как сонная муха, занималась, читала, слушала музыку, наигрывала на гитаре, и никому не говорила о том, что ей вовсе не хочется, чтобы корабль шел скорее.
Лететь бы так долго, долго... Чем плохо? Пусть воздух кондиционированный, и небо не вверху, а вокруг, и не синее, а черное. Но ведь можно дышать, ходить, читать, разговаривать. Жить можно!
Очень скоро уже, пугающе близко — Ярна. Ильгет привыкала к своей новой внешности. Пластику ей не стали делать, но теперь у нее были короткие, чуть вьющиеся черные волосы и голубые глаза (молекулярные контактные линзы). Лицо — типично лонгинское, таких много, трудно узнать. Да и кому узнавать ее в Томе? Правда, там как раз живет Нела, подруга детства, но в миллионном
Ильгет подолгу сидела на Палубе. Как все эстарги, за много поколений до того, и ныне, в нарушение правил — без шлема. Ну зачем надевать шлем на Палубе, какое значение имеет то, что лишь одна ксиоровая стена отделяет тебя от Пространства. Ведь ксиор — штука сверхпрочная. Хотя кажется, его вовсе нет, он прозрачнее стекла. Палуба обрывается прямо в Ничто. Звезды крупные, как яблоки, но не сияют, они совсем другие, чуть-чуть разных оттенков, и смотреть на них можно до бесконечности.
После ужина собирались всем отрядом в самой большой каюте, на троих, где жили Ойли, Гэсс и Андорин.
Такие вечерние посиделки вошли в привычку. Хотя распорядок на корабле был абсолютно свободным. Бойцы ДС не должны были работать, вахту нес только экипаж корабля — скультера, универсального разведчика, семь человек. Никаких тренировок тоже не было, разве что добровольно каждый по привычке занимался в маленьком спортзале.
А по вечерам собирались в каюте, прозванной за низкий потолок и характерные балки по стенам — «будкой». Пели песни, пуская гитару по кругу, болтали, гоняли чаи, заваривать которые Ойланг был большой мастер. Капеллийские чаи, особые, на травах.
— Так всегда, — объясняла Иволга Ильгет, — пока туда летим, чаи пьем. А обратно у Ойле травки кончаются. Нет, чтобы нормальный запас сделать.
— Так на вас запасешь, — возразил Ойланг, — этот чай обладает каким-то странным свойством. Сколько его заваришь, столько и выпьют. Один литр — так один, десять — так и десять выхлебают. Вот почему так, а, товарищ? Не объяснишь?
Пели давно знакомые и новые квиринские песни.
Не ворчи, океан, не пугай.(5)
Нас земля испугала давно.
В теплый край, южный край
Приплывем все равно!
И хором — оглушительно — бодрый припев:
Хлопнем, тетка, по стакану,
Душу сдвинув набекрень.
Джон Манишка без обмана
Пьет за всех, кому пить лень.
И обязательно кто-нибудь выражал желание осуществить это на практике... Но акция уже началась, сухой закон, и в присутствии Дэцина как-то неудобно его нарушать. А Дэцин лишь усмехался, сводя реденькие седые брови.
Ты, земля, стала твердью пустой.
Рана в сердце... седею... прости.
Это твой след такой...
Ну прощай — и пусти!
И еще пели фирменные песни пятьсот пятого отряда ДС (номера, это все знали, не идут по порядку, а даются как попало — конспирации для). Песни, переведенные Иволгой с терранских языков.
Эх, дороги, пыль да туман.