Дорогие девушки
Шрифт:
Хотя на самом деле ни черта не знаю. Выходит, Плотников — любитель живописи. Никогда бы не подумал. Инженер-конструктор, который обожает Тициана и Рембрандта. Такое не часто встретишь.
— Видели бы вы его в эти моменты, — с улыбкой продолжает Плотникова. — Глаза горят, стоит перед холстом весь расхристанный, перепачканный краской. Настоящий художник.
— Да-да, — говорю, — натурально художник».
Александр
…
«Плотников — художник-любитель. И, как у каждого художника, психика у него должна быть неустойчивая. Для следствия он — просто подарок. Лучшей кандидатуры на роль маньяка и не найдешь».
Турецкий встал из-за стола и прошел к стеллажам с книгами. Он провел пальцем по корешкам книг и остановился на нужной. «Тициан» — гласила надпись на корешке.
Александр Борисович вынул книгу, сел с ней в кресло и принялся листать, внимательно разглядывая репродукции, в левой руке он держал фотографии расчлененных женских тел. Время от времени Турецкий задерживал взгляд на репродукции, переводил его на снимок, хмурил брови и отрицательно покачивал головой — не то.
И вдруг лицо его словно бы осветилось.
— О, черт, — тихо воскликнул Александр Борисович и потер пальцами лоб. — Она. Точно она!
Поза обнаженной фигуры была очень похожа на позу изувеченной девушки на снимке. Да что там — это была одна и та же поза!
— Никаких сомнений, — тихо проговорил Александр Борисович. И холодно добавил: — Художник, мать его…
Отложив альбом и снимки, Турецкий достал из кармана телефон и, отыскав в справочнике нужный номер, нажал на кнопку вызова.
Один гудок… Второй… Третий… Четвертый…
Трубку на домашнем телефоне никто не брал.
Александр Борисович попробовал «пробить» мобильный, но с тем же результатом.
Тогда Турецкий набрал номер начальника МУРа Яковлева.
— Слушаю, — почти сразу же отозвался тот.
— Володь, это Турецкий. Срочно нужна твоя помощь.
— Насколько срочно?
— Прямо сейчас.
— Вообще-то, я немного занят. Может, перезвонишь попозже?
— Нет, сейчас, — твердо сказал Александр Борисович. — Это вопрос жизни и смерти.
Яковлев вздохнул.
— Ты из меня веревки вьешь. Ладно, излагай.
— Нужно срочно отправить пару парней к Родиону Плотникову.
— Зачем?
— Девушка пропала. Есть подозрение, что к этому делу причастен Плотников.
— Ох, Сань, достал ты меня со своим Плотниковым.
— Я бы тебя не тревожил, если б дело было пустяковым, — сухо сказал Александр Борисович.
— Да знаю, знаю… Ладно, свяжусь с оперативным отделом. Хочешь, чтобы они его взяли?
— Было бы неплохо.
— Это будет сложно, — недовольно сказал Яковлев.
— Ну, тогда осмотреться
— Предлагаешь мне устроить обыск? Без санкции суда?
— Не обыск, а беглый осмотр, — поправил Турецкий.
— Легко тебе говорить, — пробурчал Владимир Михайлович. — Под каким соусом я это сделаю?
— Ну, придумай что-нибудь. Организуй звонок соседа — наркотики, бомба, притон… Да что угодно. Лишь бы осмотреть квартиру.
На этот раз Яковлев вздохнул тяжелее, чем прежде.
— Дело довольно геморройное, — резюмировал он. — Но так и быть попробую. С тебя причитается, Александр Борисыч.
— Накрою тебе шикарную поляну, когда все будет позади, — с улыбкой сказал Турецкий. — Ладно, когда сделаешь, — позвони. Буду ждать звонка. Пока!
Убрав телефон в карман, Турецкий около минуты сидел, размышляя. Потом поднял руку и глянул на циферблат своего «юбилейного» «Патек Филиппа».
Пару часов назад Турецкий обзвонил все кинотеатры Москвы, пытаясь узнать, не идет ли где-нибудь фильм режиссера Пазолини. Его поиски увенчались успехом. Он уже заказал по телефону билет, и времени до начала сеанса оставалось в обрез.
Александр Борисович Турецкий не был здесь лет десять. И за эти десять лет здание «Киноцентра» здорово изменилось. Теперь здесь был не только кинотеатр, но и казино, рестораны, бары. В сумерках большое темное здание сверкало и переливалось разноцветными огнями.
Пытаясь разобраться в обстановке, Александр Борисович остановил какого-то паренька в очках и поинтересовался:
— Не подскажете, где здесь «Музей кино»?
Очкарик посмотрел на Турецкого насмешливо.
— Что, в первый раз? — спросил он, поправив очки.
— В первый, — кивнул Турецкий, чувствуя неловкость.
Паренек ткнул рукой в темноту арки:
— Идите туда. «Музей кино» будет слева. Если будете внимательно смотреть, увидите вывеску.
— Благодарю.
Александр Борисович повернулся, чтобы идти, но тут паренек окликнул его.
— Эй, погодите! А что там сегодня?
— Пазолини, — ответил Турецкий.
— А какая вещь?
— «Сало, или Сто двадцать дней Содома».
— Классный фильм, — одобрил паренек. — А в каком зале?
— Э-э… — Турецкий снова был сбит с толку. — А там что, несколько залов?
Очкарик ухмыльнулся.
— Ну дает. Конечно, несколько!
— Я это учту, — вежливо сказала Александр Борисович, повернулся и поспешил скрыться в темноте арки. «Совсем отстал от жизни, — досадливо думал он. — Уже молокососы надо мной смеются».
Зал под номером семь Турецкий нашел быстро. Даже не зал, а зальчик — десять на десять. Народу практически не было. Человек семь или восемь сидели в мягких креслах там и тут в ожидании начала сеанса.