Дорогие наши подруги

Порохняков Анатолий Николаевич

ЗЕЛЕНЫЙ ЦВЕТ — ЦВЕТ НАДЕЖДЫ

Небо за окном — высокое и синее. И березки, как голенастые девчонки, нарядились в короткие зеленые платьица.

Сашко когда-то говорил, что зеленый цвет — цвет-надежды.

Где он теперь, Сашко? Последнее письмо от него пришло в августе, накануне дня рождения. А потом? Лучше не вспоминать, что было потом. Тоскующими темными глазами девушка смотрит в окно. Безрадостные мысли терзают ее. Вот и отвоевалась ты, Ленка! Уже давно отброшен враг от Ленинграда, пядь за пядью очищается

от гитлеровцев Украина, Белоруссия. Где-то воюют твои товарищи — Петя Сорокин, неунывающий Паша Пташкин… А тебе уже не идти с ними в разведку, не петь песни на солдатских привалах, не услышать ласкового шепота Сашко.

Мягкие теплые руки обнимают плечи девушки. Она резко и гневно оборачивается.

Пожилая женщина врач, как всегда, спокойна и доброжелательна.

— Я поселила к вам в палату подругу, — медленно говорит она.

Лена не слышит слов врача. Лишь по движению губ говорящей улавливает их смысл. Брови Лены хмурятся. Зачем ей — подруга? Что еще она придумала? Что ей вообще нужно? Лена знает: Галина Павловна Тихомирова спасла ей жизнь, но не испытывает к ней чувства благодарности. Наоборот, девушка вздрагивает каждый раз, когда чувствует на себе эти теплые мягкие руки с короткими, потускневшими от карболки ногтями. Для чего жить? Чтобы в двадцать лет чувствовать себя инвалидом, глухонемой?

Врач как будто читает мысли Лены.

— Ты будешь здоровой и счастливой, девочка, — говорит она, — только не надо отчаиваться.

Как ребенка, берет она Лену за руку и ведет в палату. Там, закутанная до подбородка серым одеялом, лежит худощавая черноволосая девушка. На бледном лице лихорадочно блестят глаза.

— Вот и подружка, — говорит врач, тихонько подталкивая Лену к кровати соседки, — я вам о ней рассказывала. Надеюсь, вы будете друзьями.

Черноволосая слегка кивнула головой и протянула Лене руку. Рука была горячей, дыхание неровным.

— Что с вами? — спрашивали соседку темные глаза: Лены.

«Простая малярия, — написала ей на блокноте девушка, — совсем замучила».

Она внимательно, пожалуй, слишком внимательно смотрела на Лену. Той стало досадно. Это не ускользнуло от врача. Галина Павловна о чем-то спросила черноволосую, и та ей быстро ответила. Что именно ответила, Лена не разобрала. По движению губ, по выражению глаз это могло означать: «Я знаю ее». Откуда? Лена могла поручиться, что никогда в глаза не видела этой девушки. Галина Павловна тоже с сомнением покачала головой и, кивнув им обеим, вышла. К вечеру приступ малярии у соседки усилился. Она металась в постели. Кого-то звала. Пересохшими губами просила: «Пить».

Утром Тане Поповой, так звали черноволосую девушку, стало лучше. Температура спала. Едва заметным движением глаз она позвала к себе Лену, показала на стул рядом, на раскрытый блокнот. «Поговорим?» — написала она в блокноте. Лена вежливо согласилась. Ей не хотелось «разговаривать». Но первые же записи, сделанные соседкой, заставили ее насторожиться.

«Я знаю вас, — писала Таня. — Вы из Кировской дивизии. Были контужены под Старой Руссой в конце августа 1943 года»…

Лена кивнула головой. Все эти сведения имелись в истории ее болезни, должно быть, врач познакомила с ними Таню. А та продолжала быстро-быстро писать, и теперь уже Лена с нетерпением читала неровные строчки.

«Вас, одиннадцать разведчиков,

перебросили в район Старой Руссы, где была окружена большая группировка немцев. Выполнив задание, вы возвращались обратно и были обнаружены немцами. Завязался бой. Вы были рядом с Петей Сорокиным, у которого незадолго до этого родился сын»…

«Откуда ей это известно?» — в смятении думала Лена. Да, она-то хорошо помнит, как радовался помкомвзвода Сорокин, получив из дома весточку о рождении первенца. Это было как раз в тот день, когда им, группе разведчиков, поручили особо важное задание. Бойцы тщательно готовились к операции: проверяли оружие, боеприпасы, подгоняли обмундирование. А Сорокин был такой счастливый, что каждому встречному говорил:

— У меня родился сын.

В разгар подготовки Лену вызвали к генералу.

Взволнованная предстоящей встречей, раскрасневшись от бега, переступила она порог землянки генерала. Командующий соединением был не один. Рядом с ним за простым столом, сколоченным из теса, сидел седой человек, с детства знакомый Лене по портретам.

— Вот, Климент Ефремович, это и есть наша «сорвиголова», — сказал генерал. — Не хотели ее посылать на этот раз, да уж очень просится…

Лена испугалась. «А вдруг товарищ Ворошилов запретит?» — холодея подумала она.

Климент Ефремович встал, отечески положил ей на плечи руки:

— Ты смелая девушка, Лена. Желаю удачи тебе и твоим товарищам. Помните, что от того, как выполните вы это задание, зависит судьба многих наших бойцов и командиров.

Разведчики невидимками проникли в тыл врага и успешно выполнили боевое задание командования. Они возвращались обратно и были уже почти рядом с нашими частями, когда завязалась схватка с гитлеровцами. На помощь разведчикам спешили советские солдаты. Рядом с Леной отстреливался от врага Петя Сорокин. Вот он поднялся во весь рост. Лена бросилась вслед и вскоре обогнала его. В этот миг впереди разорвался снаряд. Лена слышала грохот, ее оторвало от земли, швырнуло в сторону. Больше девушка ничего не помнила.

…Неровные строчки одна за другой ложились в блокноте. Таня писала:

«Когда бой утих, санитары подобрали раненых, в воронку от снаряда сложили убитых. Девушку-разведчицу без признаков жизни тоже положили с убитыми. Документов у нее не было. Но ее товарищ Петя Сорокин сказал, что девушку зовут Лена Иванова, она ленинградка, из бывшей Кировской дивизии. Вскоре вместе с группок бойцов мы отправились хоронить убитых. И тут я обнаружила, что жизнь еще теплилась в девушке. Немедленно был вызван самолет. Я сама доставила ее в Тихвин».

Остальное Лене было известно со слов врача. 17 суток она была без сознания. А когда вернулось сознание, выявилось, что потерян дар речи, утрачен слух.

— Ты обязательно будешь здоровой, девочка! — успокаивала Галина Павловна.

Лена с досадой отворачивалась. Мир, лишенный звуков, казался ей мертвым.

А за окном светило солнце. И березки, как голенастые девчонки, стояли в зеленых платьицах.

Лене вспомнилось: «Зеленый цвет — цвет надежды». Девушка с болью думала, что никакой надежды увидеться с Сашко, пожалуй, у нее нет. Она помнила номер его полевой почты. Только никогда, ни за что она не напишет ему, не расскажет о своем горе, о том, что стала инвалидом. Пусть лучше думает, что она убита.