Дорогой длинною
Шрифт:
– Доброй ночи, милая.
– чуть возвысив тон, сказала Настя, и Илья удивился непривычно холодной ноте в голосе жены.
– И тебе тоже.
– обиженно ответила Фешка, выходя в сени. Дверь захлопнулась, с улицы проскрипел снег, стукнула калитка, - и наконец-то наступила тишина.
Илья тут же растянулся на кровати, задрав ноги в неснятых сапогах на спинку. Настя взяла с полки медный подсвечник со вставленными новыми свечами. Запалив сразу две, она погасила керосиновую лампу, - и в комнате стало темнее, потолок осветился таинственным, похожим на костёр,
– На-астька… Ты как икона прямо. Масхари[86]…
– Не греши.
– Настя отошла от стола и села на пол у ног Ильи, берясь за его сапог.
– Уйди, я сам.
– буркнул Илья. Настя послушалась, чуть заметно пожав плечами, и Илья смутился ещё больше. Он сам не знал, почему до сих пор не позволяет жене стаскивать с себя сапоги. Ведь самое, кажется, обычное дело, и у таборных цыган так, и у городских тоже, сам сто раз видал. Но чтобы Настька… Чтобы она, своими руками, такими тонкими, как у статуи фарфоровой… его грязные сапоги?! Которыми он навоз в конных рядах топчет?!
– И так цыгане смеются, Илья.
– словно угадав его мысли, сказала Настя.
– Кто смеётся?
– зарычал он.
– Скажи - язык выдерну и в карман положу!
Это Фешка, что ли, тявкает? Не слушай её, кобылу, головы и в девках не было и сейчас нет! Мало я её мужику морду бил…
– Угомонись.
– вздохнув, сказала Настя.
– Не трогает меня никто.
Встав, она шагнула было в сторону, но Илья поймал её за руку.
– Что-то ты совсем грустная. Устала? Замучили тебя черти эти? Другим разом никого не впущу! Нашли себе балаган на ярмарке… Пусть вон у дядьки Чоро гуртуются, там шесть девок на выданье, авось пристроит хоть пару… Ну, чего ты смеёшься, глупая, чего?!
– Да ничего.
– Настя в самом деле улыбнулась, и у Ильи немного отлегло от сердца.
– Не серчай, мне так веселее даже. Тебя же нет целый день.
– Ну, нет… - проворчал он.
– Так дела же! Не просто так по базару бегаю хвост задравши… Слушай, я есть хочу.
– Так садись. Всё в печи стоит, горячее.
Илья стащил, наконец, сапоги, босиком прошёл к столу, сел. Настя ещё раз протёрла столешницу, отошла к печи; неловко орудуя ухватом, вытащила чугунок.
– Что, и с мясом, что ли?
– потянул Илья носом.
– Ну, нельзя тебе денег в руки давать!
– Илья… Знаешь что?
Он поднял глаза на жену. С минуту смотрел в её неподвижное лицо с опущенными ресницами, тени от которых дрожали в свете свечи, как два крыла, на щеках Насти. Глубоко вздохнув, спросил:
– Что? Ну - говори… "В Москву собралась…" Илья, не сводя взгляда с жены, ждал её слов, а в голове уже носились, как испуганные птицы, клочки мыслей: уедет… Соберётся, чёртова баба и уедет, надоело ей это всё, да ещё и без Варьки крутись тут по хозяйству… У отца она и не знала, с какой
Ведь не удержит… Как удержать? За косу к кровати привязать? Рявкнуть, взять кнут, избить до полусмерти? Рука не поднимется, не сможет, видит бог, не сумеет… Бог ты мой, да что делать-то?! Проклятая Варька, с отчаянием подумал он, нашла время в хорах распевать, без неё тут хоть вешайся… Будь Варька здесь - никуда бы Настька не собралась…
– Я думала тебе позже сказать, но… Уже скоро заметно будет.
– Чего?..
– непонимающе переспросил он.
– Что заметно?
– Я, Илья… - Настя вдруг странно, вымученно улыбнулась и быстро закрыла лицо руками. Илья встревоженно встал, подошёл к ней, взял за руки.
– Настька, ну? Да что ты шепчешь там, не пойму ничего! Говори!
– Я в тяжести, Илья… - слёзы бежали из-под опущенных ресниц Насти, скользили по щекам, капали на невидимый в темноте пол. Илья растерянно смотрел на них. Сказанное женой ещё не вошло в его разум, и сначала он почувствовал только страшное облегчение: не едет никуда… Тьфу, лезет же такая дурь в голову, чуть не помер с перепугу, а Настька всего-то навсего…
– Что?! Настька, что?! Ты как сказала?! Громче повтори!
– Да что же я, на весь город кричать буду?!
– всплеснула она руками.
– Я сказала, ты услышал! В тяжести я! Четыре месяца уже!
– А что ж ты плачешь, дура?
– потрясённо спросил Илья.
– Радоваться надо!
Ты это… чего молчала-то так долго?
– А кто про такое болтает? Ой, Илья, ну тебя… Ну вот, выдумал… Отстань, дух нечистый… - Настя невольно рассмеялась сквозь слёзы, отталкивая мужа, но Илья обнял накрепко, притянул к себе, зарылся лицом в её высыпавшиеся из-под съехавшего на затылок платка мягкие волосы.
– Дура ты какая… Совсем глупая… Пугаешь только попусту… Это значит… Это когда же, значит?..
– Весной. В мае.
– В дороге, получается… - машинально сказал Илья. И осёкся, увидев разом застывшее лицо жены. Она ничего не сказала, молча высвободилась из его рук, пошла к столу. Глухо сказала:
– Ты есть будешь, или нет? Всё остыло уже. Сейчас горячего положу.
Так вот, значит, чего она ревёт… Илья сел за стол, сердито дёрнул на себя миску, которую Настя собиралась забрать. С досадой сказал:
– Хватит выть. Никого не схоронила пока. Леший с тобой, подождём, пока опростаешься, а там поглядим. Лето длинное, успеем наших догнать.
Да это точно в мае? А то сиди, дожидайся с тобой до Петровых дней… Она снова грустно улыбнулась, вытерла последние слезинки.
– Не бойся. Всё точно.
– Стехе говорила?
– Да.
Стеха была непререкаемым авторитетом, и Илья немного успокоился.
В молчании он уничтожил всё, что было в миске, даже не поняв толком, что ел, выпил стакан вина, поставленный Настей. И вдруг вспомнил:
– Настька! Совсем голову заморочила слезьми своими, я и забыл… У меня подарок есть!