Дорогой длинною

Дробина Анастасия

Митро отложил гитару, поднялся с дивана.

– Здравствуй, Зинка. Случилось что?

– Где Яков Васильич?
– не отвечая, спросила Зина.

– Нету его. Мне говори, - нахмурился Митро.

Зина улыбнулась, и её надменное лицо сразу стало проще и моложе.

– Граф Воронин завтра цыган к себе просит!

– Да ты что?
– обрадованно переспросил Митро.
– Вправду? Всех? Или только тебя?

– Зачем ему я одна? И так каждый день перед глазами.
– Зина села на диван.

Отблеск

свечей заиграл в её иссиня-чёрных, гладких, уложенных в высокую причёску волосах, упал на бриллиантовую брошь у ворота, отбросил на бархат платья россыпь голубых искр.
– У них праздник, князь Сбежнев из деревни возвращается, они всей компанией завтра отмечают. И Толчанинов будет, и Строганов, и ещё кто-то… Я уговорила хор пригласить.

– Сбежнев вернулся?
– вдруг переспросила Настя.

В её голосе прозвучало что-то странное, заставившее Илью оторваться от созерцания тяжёлого перстня с изумрудом на пальце Зины Хрустальной.

Подняв голову, он уставился на Настю. Та, в свою очередь, смотрела на Зину.

– А ты не слыхала?
– усмехнулась та.
– Он к тебе разве не писал?

– Писал, конечно. Но я думала - к Рождеству… - растерянно прошептала Настя.
– Ой, боже мой… как снег на голову…

– А ты не рада вроде?
– серьёзно изумилась Зина.

– Да нет… рада.
– Настя улыбнулась. Задумалась, глядя на огоньки свечей.

Илья, чувствуя, как растёт в душе невесть откуда взявшаяся тревога, не сводил с неё глаз. К счастью, этого никто не заметил: Митро, Зина и Марья Васильевна взахлёб обсуждали перспективы завтрашнего ангажемента.

– Ну, Зинка, ну, чёрт-цыганка!
– восхищался Митро.
– Завтра все озолотимся! Да как же ты Воронина надоумила?

– Ай, помолчи… - проворчала Марья Васильевна.
– Ночная кукушка дневной всегда вернее. Давайте-ка подумаем, кого взять завтра. Всех ни к чему, только голосистых самых. Васька запить не собирается?

– У-убью!
– застонал Митро.
– Право слово, убью! Сейчас сам к нему пойду и на ночь останусь, чтоб, змей, не смылся никуда!

– Вот это верно, последи. Наших девок возьмём, Стешку с Алёнкой.

Феньку Трофимову нужно будет у родителей попросить. Ну, это я сама схожу.

Варьку непременно… И Илью. Илья, пойдёшь завтра к графу? Илья! Илья!!!

– Чего?
– наконец очнулся он.

– Замёрз, что ли, парень? Я спрашиваю, завтра с сестрой поедете с нами?

– Конечно, поедут, - весело ответила вместо Ильи Настя.
– И петь будут обязательно. Тётя Маша, ты послушай, как Илья "Не пробуждай" поёт. Мы с Митро весь вечер мучились, а он пришёл - и сразу! Илья, прошу, давай ещё раз, пусть тётя Маша послушает! Надо упросить отца, пусть они с Варькой это споют завтра.

Илья пожал плечами. Петь совсем не хотелось. Перед глазами ещё стояло изумлённое

лицо Насти, слышался её изменившийся голос: "Вернулся?.." Но отказаться было нельзя, и Илья молча кивнул взявшемуся за гитару Митро.

Он ушёл из Большого дома около полуночи, когда Настя и Марья Васильевна, сославшись на усталость, отправились спать. За весь вечер Илья так и не решился спросить у Митро - кто этот Сбежнев, из-за которого так вскинулась Настька. "Завтра сам посмотрю", - твёрдо решил Илья, идя по обледеневшему тротуару домой.

*****

Весь следующий день был холодным и сумеречным. Только к вечеру сквозь свинцовые тучи, обложившие небо, пробился багровый луч. Кузьма немедленно вскарабкался на обледенелую ветлу и заявил оттуда, что закат - "как в аду":

– Тучи, ромалэ, красные, и крыши в Замоскворечье все в киселе. Ох, не к добру!

– Чтоб твой язык в узел завязался!
– рассердился Илья. Он стоял на крыльце и с беспокойством посматривал на пламенеющее небо.
– Это к ветру.

Завтра опять снежных туч нагонит. Варька, скоро ты там?

– Сейчас, господи… - раздался плачущий голос из горницы. Варька, у которой перед самым выходом оторвалась оборка на любимом синем платье, наспех пришивала её, от волнения то и дело обрывая нитку.

На крыльцо вышла Макарьевна с пустым ведром, озабоченно спросила у Ильи:

– Поесть не хотите, печенеги? Надо бы перед работой…

– Нет, - коротко отказался Илья. Он и сам не думал, что будет так волноваться. За весь день у него крошки не было во рту, но при одной мысли о еде становилось дурно.

– Чявалэ, скоро вы?
– в калитке показались двое из братьев Конаковых. – Наши уже все на улице, ждут. От Ворониных сани прислали.

– Идём. Кузьма, слезай! Варька, живо!

Как и предсказывала Марья Васильевна, хоревод велел ехать к Ворониным лишь некоторым. Десять человек уже стояли у ворот Большого дома. Их ожидали двое просторных саней, запряжённых красивыми игреневыми лошадками. Илья с Варькой последними вскочили в сани, и игреневые, подняв снежную пургу, рванули с места.

На Пречистенку подкатили в сумерках. Большой особняк дома Ворониных смутно белел из-за чугунного узора решётки. С высокого крыльца навстречу цыганам сбежал седой слуга:

– Яков Васильич, ну наконец-то!

– Ждут, Феофилактыч?

– А как же! Ещё бы! Уже три раза спросить изволили! Просим к их сиятельству наверх!

– С богом, чавалы, - серьёзно пожелали привёзшие хор извозчики.

Чугунные ворота распахнулись, и цыгане цепочкой пошли по расчищенной от снега дорожке к дому.