Дорогой длинною

Дробина Анастасия

Гости понемногу отогрелись, разговор стал оживлённее, а торжественно внесённый Дормидонтовной самовар был встречен дружным возгласом восторга. Все - и студенты, и цыгане - собрались за большим столом. Чай разливала Марья Васильевна, расписные чашки с позолотой плыли по рукам.

Кузьма и Митро, весело переглянувшись, взялись за гитары, Стешка поставила на серебряный поднос самую большую чашку и тронулась с ней к Рыбникову:

Как цветок душистый аромат разносит,

Так бокал налитый гостя выпить просит!

Выпьем за Никиту, Никиту дорогого,

Свет ещё не создал красивого такого!

Под общий смех Рыбников пригубил чай и картинно положил на Стешкин поднос вместо ассигнации огромную воблу:

– На здоровье дорогим хозяевам!
– и внезапно загремел так, что дрогнули оконные стёкла и задребезжал фарфор: - Мно-о-о-огая лета!

– Чашки! Чашки мои!
– Марья Васильевна шутливо замахнулась на хохочущего Медведь-гору.
– Ума ты лишился, Никита Аркадьич? Посуда дорогая, старинная, от твоей голосины полопается ещё! Что я дочерям в приданое пущу?

Чуть поодаль Немиров донимал насторожённого, как ёж, Илью:

– Это займет совсем немного времени… Как тебя зовут - Илья? Чудесно, а я - Иван, можешь сразу на "ты", без церемоний…

– Не положено, - сомневался Илья.
– Вы - барин всё-таки.

– То-то и оно, что всё-таки, - поморщился Немиров.
– Тятенька имел скобяную лавку в Старом Осколе… Ну, не об этом речь. Я тебя очень прошу – посиди покойно несколько минут, я хочу сделать наброски. Будет интересно…

Настоящий цыган из табора… У тебя, видишь ли, очень характерный типаж.

Илья пожал плечами, сел так, как просил чудной барин, - на полу, положив гитару на колени и поджав под себя ноги. Хотел было сказать, что у них в таборе гитар не имелось: никто не умел на них играть. Вот гармонь сипатая у Мотьки да, была, у девок бубны водились… Но, подумав, Илья промолчал.

Чего зря объяснять, пусть господа тешатся.

Стешка вытащила из вазы самый большой пряник. Впилась в него зубами, с набитым ртом напомнила:

– Владислав Чеславыч, стих обещали…

Заволоцкий вспыхнул. Сидящий рядом Рыбников добродушно ткнул его кулаком в бок:

– Спой, светик, не стыдись… Не мучь общество.

– Да я… в общем-то и не… Так, сущая безделица… - смущённо пояснил Заволоцкий.
– Просто вдруг пришли в голову какие-то глупейшие строчки.

Право же, даже неловко читать.

– А если я попрошу-у-у?
– сладко сощурилась Стешка.

От её кокетливой гримаски бедный студент покраснел ещё гуще и забормотал что-то о собственной безнадёжной бездарности и злоупотреблении благожелательностью друзей. Потребовались дружные уговоры всех присутствующих, прежде чем Заволоцкий, отчаянно конфузясь, вышел на середину комнаты и начал читать.

После первых же строчек в комнате воцарилась тишина. Чуть слышно трещали дрова в печи. Отблески свечей дрожали на паркете, искрились синие морозные узоры на окнах. Негромко звучал голос Заволоцкого:

Как хочется хоть раз, последний раз поверить…

Не всё ли мне равно, что сбудется потом?

Любви нельзя понять, любви нельзя измерить, –

Ведь там, на дне души, как в омуте речном.

Проглянет солнца луч сквозь запертые ставни,

И всё ещё слегка кружится голова.

По-прежнему звучит наш разговор недавний,

Под струнный перебор звучат твои слова…

Не нужно ничего - ни слёз, ни сожалений.

Былого никогда мне больше не вернуть.

Но хочется хоть раз, на несколько мгновений

В речную глубину без страха заглянуть…

Дочитав последнюю строку, бледный Заволоцкий осторожно поднял глаза на Стешку. Но, к его великому изумлению и негодованию, цыганка не удостоила его даже взглядом. Она с открытым ртом смотрела через его плечо.

Недоумевая, студент обвёл глазами цыган и увидел, что все они как один уставились на что-то за его спиной. Заволоцкий обернулся.

В дверях залы стояла Настя. Даже в полумраке залы было заметно, как сильно она похудела. С осунувшегося лица лихорадочно блестели запавшие глаза. Под резко обозначившимися скулами лежали тени. Небрежно заплетённые косы, как растрёпанные смолёные верёвки, висели до колен.

Настя молчала. Молчали и цыгане. Звенящую тишину внезапно разорвал гулкий звук: это упала с колен Ильи на пол гитара.

– Осторожнее, чёрт… - машинально сказал Митро. И, опомнившись, кинулся к сестре: - Настька! Дэвла! Ну… как ты? Как ты, девочка? Ты… зачем встала-то?

– Добрый вечер всем, - тихо произнесла Настя. Слабо улыбнулась. Под ошеломлёнными взглядами цыган подошла к Заволоцкому:

– Владислав Чеславович, вы это свои стихи читали? Что за прелесть… Помоему, куда лучше, чем раньше.

– Настасья Яковлевна… - растерянный Заволоцкий взял её за руку, коснулся губами запястья.
– Как вы себя чувствуете?

– Хорошо… Хорошо. Это наши дурни вас напугали?
– Настя снова улыбнулась.
– Я давно уж и не больна, всё прошло. Ой, да гостей-то много!

Никита Аркадьич, и вы, барин, - здравствуйте. Давно что-то не захаживали. К маменьке ездили или экзаменья сдавали?

– Чёрт возьми, как я рад вас видеть!
– смущённо проворчал Рыбников, поднимаясь и беря Настю за обе руки, утонувшие в его огромных ладонях до самого локтя.
– Как ваше драгоценнейшее? Вы изрядно перепугали всю Живодёрскую общественность. Помилуйте, разве можно так себя вести?