Дорогой друг Декстер
Шрифт:
А я, к счастью, начал приходить в сознание. Пока химикаты из Докторова ружья с дротиками просачивались из моего мозга, в нем забрезжил своего рода грязный свет.
Ах, воспоминания. Разве это не прекрасно? Даже когда мы находимся посреди худших из времён, у нас есть воспоминания, которые нас порадуют. Я, например, лежу тут беспомощный, способный только наблюдать, как ужасные вещи происходят с сержантом Доаксом, зная, что скоро придет моя очередь. Но даже сейчас у меня были свои воспоминания.
Сейчас я вспомнил кое-что, что Чацкий сказал, когда я его спас. “Когда он разбудил меня,” говорил он, “он сказал: ‘Семь,’ и, ‘Что
Но я только что услышал, как Доктор сказал то же самое Доаксу: “ Что вы предлагаете?” после, “Девять букв.” И затем он сделал пометку на листке бумаги, лежащем на столе.
Точно таком же листке бумаги, как те, которые мы нашли около каждой жертвы, каждый раз с единственным словом, с вычеркнутыми по одной буквами. ЧЕСТЬ. ВЕРНОСТЬ. Какая ирония: Данко напоминал своим прежним товарищам достоинства, которые они утратили, сдав его кубинцам. И бедный Бёрдетт, человек из Вашингтона, которого мы нашли в котловане дома на Майами Бич. Он не стоил интеллектуальных усилий. Всего быстрые пять букв, POGUE. Его руки, ноги, и голова были быстро отрезаны и отделены от тела. P-O-G-U-E. Рука, нога, нога, рука, голова.
Неужели это возможно? Я знал, что у моего Темного Пассажира есть чувство юмора, но это было куда мрачнее – это было игриво, причудливо, даже нелепо.
Почти как номерная табличка «Выберите Жизнь». И как все остальное, что я наблюдал в поведении Доктора.
Это казалось абсолютно невероятным, но …
Доктор Данко играл в небольшую игру во время расчленения. Возможно он играл в неё с другими в те долгие годы в кубинской тюрьме на Сосновом Острове, и возможно ему казалось правильным использовать её для изощрённой мести. Поскольку определённо он играл в неё сейчас – с Чацким, с Доаксом и остальными. Это было абсурдно, но также это было единственное, что имело смысл.
Доктор Данко играл в «Виселицу».
“Хорошо,” сказал он, снова присев на корточки около меня. “Как по вашему, что делает ваш друг?”
“По моему, вы его озадачили”
Он наклонил голову вбок, и его маленький сухой язык щелкнул по губам, когда он уставился на меня сквозь толстые стекла большими немигающими глазами. «Браво», сказал он, и снова погладил мою руку. “Мне кажется, что вы на самом деле не верите, что это произойдёт с вами,” сказал он. “Возможно десять вас убедят.”
“В этом слове есть буква Е?” Спросил я, и он качнулся немного назад, как будто его носа достиг ядреный аромат от моих носков.
“Хорошо,” сказал он, все еще не мигая, и затем кое-что, должное изображать улыбку, вздернуло уголок его рта. “Да, есть два E. Но поскольку вы предположили вне очереди, то…” Он крошечным жестом пожал плечами.
“Вы могли бы посчитать это неправильным предположением – для сержанта Доакса,” весьма услужливо, как мне казалось, предложил я.
Он кивнул. “Он вам не нравится. Я вижу,” и немного нахмурился. “Даже в этом случае, вы действительно должны больше бояться.”
“Бояться чего?” Явная бравада, конечно, но как часто мы имеем шанс подтрунивать с подлинным злодеем? И выстрел, кажется, достиг цели; Данко таращился на меня в течение долгого момента прежде чем наконец встряхнул головой.
“Хорошо, Декстер,” сказал он, “ вижу, мы должны включить вас в нашу работу.” И он выдал мне
Конечно, я знал, что Дебора и Чацкий уже едут, но я находил это более беспокоящим чем что-либо еще. Чацкий настоит на том, чтобы восстановить свою поврежденную мужественность, взяв на себя командование и размахивая оружием в своей единственной руке, и даже если он позволит Деборе поддержать его, ей придется нести большой груз, который затруднит ей передвижение. Не слишком вдохновляющая на уверенность спасательная команда. Нет, я был склонен считать, что мой маленький уголок на кухне скоро переполнится, и мы трое одурманенные и связанные не дождемся прибытия помощи.
И правдиво, несмотря на мой краткий героический диалог, я был все еще несколько одурманен от содержимого сонного дротика Данко. Итак я обдолбан, туго связан, и в полном одиночестве. Но в любой ситуации есть положительные стороны, если достаточно хорошо посмотреть, и после попытки найти хоть одну, я понял, что должен признать, что пока я не подвергался нападению бешеных крыс.
Тито Пуэнте начал новую мелодию, что-то помягче, и я перешел к философии. Когда-нибудь все мы должны уйти. Даже в этом случае, этот способ не входил в мой список десяти лучших способов погибнуть. Заснуть и не проснуться занимал номер один в моем списке, который быстро становился всё более отвратительным.
Что я увижу, когда умру? Я не мог действительно заставить себя поверить в душу, или Небеса и Ад, или любую другую торжественную ерунду. В конце концов, если у людей есть души, разве я тоже не имел бы её? Уверяю вас, нет. Разве такой, как я может иметь душу? Невероятно. Достаточно тяжело просто быть мной. Быть мной имея душу, совестью и угрозу некой загробной жизни было бы невозможно.
Но думать о замечательном, единственном в своем роде мне уходящем навсегда и никогда не вернувшемся назад было очень грустно. Трагично, правда. Возможно я должен рассмотреть возможность реинкарнации. Никакого контроля, конечно. Я могу возродиться как навозный жук, или хуже того, как другой монстр вроде меня. И разумеется никто не будет оплакивать меня, особенно если Деб умрет одновременно со мной. Эгоистично, но я надеялся, что уйду первым. Только позволю этому закончиться. Эта шарада продолжалась достаточно долго. Пора её закончить. Возможно так будет лучше.
Тито начал новую песню, очень романтичную, напевая что-то о “Te amo,” и когда я подумал об том, что вполне может быть, что Рита оплачет меня, идиота. И Коди с Астор, своим поврежденным способом, конечно, будут скучать по мне. Так или иначе в последнее время я поднимал полный состав эмоциональных приложений. Как это могло случиться со мной? И разве я не думал почти то же самое совсем недавно, когда висел вверх тормашками под водой в автомобиле Деборы? Почему я в последнее время провожу так много времени, умирая, и не делаю это правильно? Как я слишком хорошо знал, это не так уж и много.