Дорогой враг
Шрифт:
Моя кухня в ресторанчике представляла собой стерильное промышленное помещение со стойками из нержавеющей стали, бетонными полами, покрытыми тускло-серой эпоксидной смолой. Ее освещали резкие флуоресцентные лампы, а ряды потолочных вентиляционных люков издавали постоянный гул. В утренние часы при подготовке там было прохладно, а во время готовки в течение дня становилось жарко. Не особо комфортно, тем не менее достаточно, чтобы накормить огромное количество людей.
На кухне Мейкона же тепло и уютно. Полы выложены из широких досок из твердой древесины, по которым приятно скользить
В углу спрятана уютная деревянная беседка, из которой открывается вид на океан. Мне нравится сидеть там и пить латте, приготовленный в обычной кофеварке для эспрессо. Я листаю журналы, которыми уже несколько месяцев пренебрегала – не могла найти время расслабиться, пока управляла бизнесом.
В окружении солнца, океана и невероятной красоты дома меня начинает покидать давнее напряжение, поселившееся во мне за последние несколько лет.
На этой кухне я работаю в более медленном темпе, чем на своей. Готовка здесь приносит иного рода удовольствие. Я не спеша погружаюсь в атмосферу блюда, в хруст перца под острием ножа, в свежий запах очищенных овощей, когда их мякоть соприкасается с лезвием.
Мое дыхание становится медленным и глубоким, как будто я медитирую.
Я перестала так готовить для определенного человека – самой себя. Каким-то образом готовка стала гонкой, необходимостью доказать свой талант, и в процессе этого я забыла о том, что люблю.
– О чем ты задумалась, Картофелька?
Голос Мейкона рывком выводит меня из мыслей. Он сидит у кухонного островка, окутанный пятном янтарного солнечного света, который окрашивает его кожу в темно-бронзовый цвет. Свет также подчеркивает синяк вокруг его глаза и напряженные морщинки вдоль рта. Мейкон откидывается на спинку кресла с небрежным видом, в его позе есть притворное спокойствие, но это все ложь. Ему больно.
– По правде сказать, я думаю о том, насколько сильно люблю готовить, – говорю я ему, направляясь к холодильнику.
– Это пока ты не решишь запустить в меня еще один помидор, – беспечно говорит Мейкон.
Я бросаю на него взгляд, и он удивленно смотрит на меня, строя из себя саму невинность. Фыркая, достаю пакет молока.
– Увы, все помидоры кончились. Но у меня есть лишний кочан цветной капусты, так что не искушай меня.
– Ой. – Он поднимает руку в знак капитуляции. – Теперь я буду вести себя прилежно. Честное слово. – Сдерживая улыбку, он перекрещивает руки на своей широкой груди, следя за моими действиями, пока я хватаю мед и специи. – Ты всегда кружилась по кухне так, словно танцевала под музыку, которую могла слышать только ты.
С замиранием сердца я вскидываю брови.
– Серьезно?
– Ты никогда этого не замечала? – он проводит кончиком большого пальца по подлокотнику кресла, следя за мной. – Раньше я завидовал той легкости, благодаря которой ты нашла идеально подходящее для себя место.
– Только одно место, – поправляю я. – Тогда как ты можешь вписаться куда угодно.
Мейкон подтверждает это коротким вздохом, сжимая губы во что-то похожее на улыбку и гримасу одновременно.
–
– Латте на основе куркумы. – Я выливаю молоко со специями в капучинатор кофемашины, вспениваю его и нагреваю. Аромат корицы, гвоздики, кардамона и куркумы заполнили всю комнату.
– Пахнет Днем благодарения, – говорит он, когда я разливаю латте по двум чашкам.
– Держи, – протягиваю ему кружку, а после сажусь за островок.
Мейкон подъезжает к концу стола, затем делает глоток.
– Восхитительно.
– Ммм… куркума – прекрасное противовоспалительное средство, которое может облегчить боль.
Мейкон перестает пить, встречаясь со мной взглядом поверх края своей фарфоровой чашки.
– Все не так уж плохо.
– Почему мужчины притворяются, что им не больно, когда на деле все иначе?
– Потому что мы не любим, когда о нас излишне пекутся, – отвечает он с легкой улыбкой.
– Вот в этом и заключается странность, – говорю я, беря свой латте. – Мужчины любят, когда о них заботятся. Ни от кого в жизни не слышала столько нытья, как от болеющего мужчины.
В его глазах загорается блеск вызова.
– Ты упускаешь ключевой фактор. – Мейкон ставит свою чашку на стол. В уголке его губ осталось немного пенки, которую он слизывает кончиком языка. – Мы ведем себя так только тогда, когда хотим, чтобы наши женщины поцеловали нас и обняли, а затем уложили в постель.
Мои щеки горят, и я виню в этом пар от латте.
Взгляд Мейкона останавливается на них, и уголки его губ приподнимаются.
– Только если ты не предлагаешь?
– Помни о цветной капусте, Мейкон. Она будет посерьезней помидора.
Он издает смешок.
– Я так и думал. – Затем его взгляд становится задумчивым. – У тебя есть парень, с которым могут возникнуть неприятности из-за этого соглашения?
Я ухмыляюсь, глядя на дно своей чашки.
– Тебе не кажется, что немного поздно спрашивать об этом?
– Проблема-то не моя, – говорит он, пожимая плечами. – Мне просто любопытно.
– Мои последние отношения закончились несколько месяцев назад. – Ах, Паркер. На бумаге он был идеален: милый, но не страшненький; вежливый, но не проблематичный; успешный специалист по маркетингу с собственной квартирой. Он любил делать куннилингус и не засыпал сразу после секса. А это всегда плюс. Его было легко отпустить, что означает, что это было правильное решение.
Мейкон откидывается на спинку кресла и кладет руки на пресс.
– Что случилось?
– Мы не подошли друг другу.
– Не подошли. – В его голосе слышится скептицизм, будто он допускает мысль, что меня бросили и мне стыдно в этом признаться.
Я со вздохом ставлю чашку на стол.
– Он храпел.
Мейкон громко смеется.
– Ты бросила парня, потому что тот храпел? Господи, Делайла, все время от времени храпят.
– Я знаю. Я не полная дура. – Смотрю на Мейкона, когда он приподнимает бровь. – Нет. Тебя там не было. Это было ненормально. Он храпел так сильно, что его собака выбегала из чертовой комнаты и съеживалась. А сосед колотил по стенам, черт возьми.