Досье Дракулы
Шрифт:
— О, — возразил я, — у меня-то вера есть. И теперь ее больше, чем когда-либо.
— Я так и думал… Демон, говоришь? Змеи, скорпионы и тому подобное? Выступают в качестве знамений, знаков?
Он продолжал молча ходить по комнате. Огонь уже не трещал, и был слышен шум моря. Мы расправились с виски, но, рискну предположить, были трезвы как стеклышко.
— Ты, Брэм, человек не суеверный и не склонный нести по мелочам всякий вздор. Это я знаю давно, поэтому верю всему, что ты говоришь, пусть даже только потому, что говоришь это ты. Более того, я не нахожу никакого оправдания для своего неверия. Вдобавок, если
— Сетом, — подсказал я.
— Сетом, — повторил Кейн, — что ж, пожалуй, Фрэнсис Тамблти и был бы тем самым человеком.
Кейн умолк. Он обернулся ко мне:
— Ты рассказывал об этом кому-нибудь еще?
— Нет, хотя я подумывал о том, чтобы поговорить с леди Уайльд, поскольку она…
— Да, да, — сказал Кейн, — ты всегда высоко ценил леди Уайльд и ее покойного мужа.
— Да. Сэр Уильям, услышав обо всем этом, не только не испугался и не растерялся бы, но и непременно захотел бы добраться до самой сути… любыми средствами. Я поступлю точно так же. А поскольку Сперанца разделяла, нет, разделяет и скептицизм сэра Уильяма — которого нам, безусловно, недостает, — и его эрудицию, я обращусь к ней. Только те, кто много знает, понимают, что можно узнать больше, гораздобольше. [156]
156
Леди Уайльд была дорогим и надежным другом, это правда, но в памяти Стокера наверняка была свежа ее недавняя публикация «Древние легенды, мистические предания и суеверия Ирландии с набросками из ирландской старины». В 1890 году она продолжила эту тему, написав книгу «Древние проклятия, заклинания и наговоры, составляющие ирландское волшебство». Хотя большую часть исследований, необходимых для написания этих книг, проделал сэр Уильям Уайльд, именно леди Уайльд, сама не чуждая интереса к потустороннему, довела его труды до завершения и осуществила этот замысел.
— А Генри? Ты расскажешь об этом Генри?
— Нет. Но поскольку Генри находится под сильным влиянием этого человека, он решит, что я хочу опорочить его и умалить достоинства Тамблти.
— Умалить, вот уж действительно, — пробормотал Кейн, — от латинского malignus, что значит «плохой». Это плохое дело, Брэм.
— Так оно и есть. Но все еще может обернуться хорошо, потому что…
Но я был избавлен от необходимости лгать дальше, поскольку одновременно с моим последним словом раздалось «тук-тук-тук» в дверь замка. Кейн вскочил со своего места, выхватил револьвер и начал дико им размахивать.
— Успокойся, старина, — сказал я, встав. — Но кто это может быть? И в такой поздний час?
Кейн побледнел, он явно не знал, что делать. Я всерьез боялся, что он выстрелит в мерцающее окно или в служанку, которая пришла узнать, есть ли у нас все, что нам нужно, и потому сказал:
— Лучше открою я.
Направившись к двери кабинета, я собирался предостеречь Кейна, сказать ему, чтобы он убрал свой револьвер, но промолчал. Лучше, если оружие будет у него под рукой, ибо никто не знает, кого привела к его двери ночь.
Конечно, через несколько мгновений
— Телеграмма, — пробурчал управляющий, — для мистера Стокера.
Я дал фартинг пареньку, поблагодарил его и громко захлопнул тяжелую дверь перед носом управляющего, который, привстав на цыпочки, тщетно пытался высмотреть Кейна. Как оказалось, тот спрятался, присев на корточки за дверью кабинета. Признаюсь, когда я вернулся и обнаружил его в столь странной позе, это произвело на меня самое неблагоприятное впечатление.
— Господи, Кейн, — сказал я, — вылезай оттуда и убери револьвер. Представь себе, что ты застрелил бы этого паренька с телеграфа: «Панч» потешался бы над такой выходкой до конца твоих дней.
— Боюсь, что у «Панча» мог бы найтись куда больший повод для веселья, — буркнул мой друг.
Тогда я этого замечания до конца не понял, зато теперь понимаю прекрасно.
— Телеграмма?
Кейн протянул дрожащую руку: в конце концов, это был его дом.
Когда оказалось, что телеграмма адресована мне, Кейн испытал облегчение.
— Вот и хорошо. Сейчас мне не нужны никакие новости. Тех, которыми снабдил меня ты, Стокер, более чем достаточно, мои нервы и без того на пределе.
С этими словами он тяжело опустился в кресло. Последовав его примеру, я вскрыл телеграмму и прочитал ее.
— Откуда он узнал, что я здесь? Должно быть, ему сказала Флоренс.
— Кому?
— Генри, конечно.
— Генри, — сказал Кейн, — способен найти тебя где угодно. Когда дело касается тебя, он сущая ищейка. Что он пишет, Брэм?
Я вручил Кейну телеграмму, и он прочел вслух: «Приезжай немедленно. Ужасное происшествие».
— Ты ведь не оставишь меня прямо сейчас? — спросил Кейн дрожащим голосом.
Нет, даже если бы я получил эту телеграмму пораньше и имел шанс успеть на пароход до Ливерпуля, я не оставил бы его в ту ночь. Я понимал, что моя история о Тамблти отняла у Томми всякую надежду на сон и… одиночество усугубило бы его состояние.
— Нет, нет, — заверил я его, — это невозможно. Меня вполне устроит первое утреннее судно. Не сомневайся, наверняка речь идет о какой-то мелочи: что-то не задалось в театре или возникла задержка с подготовкой к премьере нашего « Макбета».
— Вот оно что, — сказал Кейн, — значит, вы все-таки ставите «Макбета».
— Да, к концу года. Во всяком случае, на это надеется Генри, но вовсе не я.
— Генри годами говорил о постановке шотландской пьесы. Помнишь, мы даже обсуждали это, когда все втроем были в Эдинбурге?
Я действительно вспомнил, о чем и сказал. Припомнилась мне и причина, по которой Кейн сопровождал нас в столицу Шотландии, но я предоставил вспоминать ее своему другу, что он и сделал:
— Кстати, Мэри…
— Конечно, — перебил его я, поскольку друзей нужно щадить и нет нужды заставлять их произносить вслух то, что и так ясно. — Ей ни звука, ни в коем случае.
Хотя ознакомиться с письмами мне еще только предстояло, я уже знал достаточно и мог поклясться, что не обману доверия Кейна во всем, что касается Тамблти, точно так же, как и он не обманет моего доверия. В конце концов, рискуем мы оба: Кейн — своей погибелью, а я — перспективой угодить в Степни-Лэтч, на соседнюю койку с Пенфолдом.