Досье Дракулы
Шрифт:
Сейчас я сижу в лондонском поезде, увозя обе брошюры с собой. [150] Я прочитал их, как и предвидел Кейн, с изумлением, особенно первую. В ней Тамблти отметает от себя обвинения в причастности, ни много ни мало, к убийству Авраама Линкольна. Невероятно.
Похоже, что Тамблти, покинув Нью-Брунсвик, а потом и Бостон, обосновался в американской столице, где и занялся активной саморекламой. [151] Чем именно он занимался во время войны, в брошюре не говорится, но 6 мая 1865 года Тамблти арестовали за соучастие в убийстве президента, которое было совершено за несколько недель до этого. По-видимому, какой-то юноша, который некогда служил Джону Уилксу Буту в качестве посыльного, засвидетельствовал, что среди знакомых Бута был пресловутый знаток индейских трав. Но тут, похоже, действительно вышла ошибка.
150
В
151
Чистая правда. Современники отмечали, что плакаты, рекламирующие его средство от прыщей, красовались на стенах домов в Вашингтоне. Полковник С. А. Данхем засвидетельствовал, что видел Тамблти в столице через несколько дней после сражения на реке Бул-Ран, состоявшегося 21 июля 1861 года, в обличье, которое полковник назвал для него «типичным»: Тамблти был одет в богато вышитый сюртук, на который нацепил медали неизвестного происхождения, на нем были кавалерийские брюки в ярко-желтую полоску и сапоги для верховой езды с его любимыми шпорами. На макушке — полувоенный остроконечный головной убор. В таком наряде, по свидетельству полковника, Тамблти можно было часто видеть у гостиниц города, а также у Военного и Военно-Морского министерств, где он всем рассказывал, как ему недавно предложили должность бригадного хирурга, но он попросил дать ему время на размышление.
То, что Тамблти носил, среди прочих имен, вымышленное имя Дж. X. Блэкберн, привело к тому, что его путали с доктором Льюком Приором Блэкберном. Последнего поносили в прессе того времени как завзятого конфедерата, но хуже того: ему было предъявлено обвинение в том, что во время войны он вывез с Бермуд зараженную одежду, которую распространял среди северян. Одним из таких мест, по слухам, был Нью-Берн в Северной Каролине, где последовавшая за этим эпидемия желтой лихорадки унесла жизни двух тысяч человек гражданского населения и солдат. Был реальный доктор Блэкберн виновен в предъявленных обвинениях или нет, здесь не имеет значения. [152]
152
Историки, не говоря уж о потомках реального доктора Блэкберна, могут не согласиться с подобным безразличием Стокера, поэтому позвольте мне добавить, что с доктора сняли обвинение, по его словам, «слишком абсурдное, чтобы в это могли поверить разумные люди». Он практиковал в Кентукки, где боролся со вспышкой желтой лихорадки в 1878 году, и в конечном итоге был избран губернатором.
Нам же достаточно знать, что именно путаница с Блэкбернами и привела к аресту Тамблти. После освобождения Тамблти Опороченный сделал из этой истории cause c'el`ebre — повод поднять шумиху вокруг своего имени.
«Мой арест, — пишет он в своем памфлете, — по-видимому, был связан с тем, что нашлись люди, вообразившие, будто бы доктор Блэкберн, известный в связи с дьявольским замыслом заразить северян желтой лихорадкой, был не кто иной, как я сам. В ответ на это абсурдное обвинение я самым почтительным образом сообщаю неизменно великодушной публике, что я вообще не знаю этого изверга в человеческом обличье».
Вот уж действительно изверг в человеческом обличье.
«Я все же надеюсь, что газеты, которые столь усиленно распространяли сообщения, связывавшие меня с этими отвратительными деяниями, нанеся весьма ощутимый ущерб моему имени и положению, ныне воздадут мне должное и оповестят читателей о том, что власти полностью реабилитировали мое доброе имя. Проведя самое тщательное расследование, они не смогли найти никаких доказательств, способных хоть в какой-то мере запятнать мою безупречную репутацию» и т. д.
Можно представить себе, что объем продаж взлетел прямо-таки до небес. Тамблти хорошо усвоил этот весьма прибыльный урок, за который самой справедливой платой, возможно, было бы пребывание в тюрьме, и теперь повсюду, куда бы ни отправился, старался оказаться в центре скандала. И как правило, этого добивался.
В конце обеда Кейн поведал мне, что брошюра, написанная им позднее, подобного брожения не вызвала, чему мой друг был несказанно рад.
— В ту пору я уже хотел избавиться от этого человека. У Лондона своя притягательность, но какую цену должен был я за нее заплатить?
Однако Кейн не избавился или, вернее, не мог избавиться от Тамблти. А цена, которую предстояло заплатить, — истиннаяцена, — боюсь, еще не определена, ибо, когда я несколько часов тому назад покинул замок Гр и ба после проведенной там ночи и весьма памятного утра, опечаленный Томас Генри Холл Кейн — уважаемый человек — вручил мне письма, весьма личныеписьма, написанные рукой Фрэнсиса Тамблти и адресованные самому Кейну. Их я теперь прочитал, и… Боже правый! Если дубликаты этих писем находятся во владении Тамблти, у американца
Первое письмо, по-видимому, последовало за встречей в Лондоне, ибо в нем Тамблти вспоминает о различных недавно испытанных… удовольствияхи пишет: «Поскольку ты оказался воистину женственным, я чувствую себя весьма тебе обязанным и надеюсь, что через некоторое время смогу должным образом тебя отблагодарить». Как прикажете это понимать? [153]
И Кейн, глупыйКейн, вероятно, отвечал на подобные письма в том же духе, ибо в другом письме Тамблти пишет: «Мне доставляет бесконечное удовольствие получать вести от тебя, поскольку всякий раз они пробуждают во мне желание увидеть твое нежное лицо и провести всю ночь в твоем обществе… Тоска по тебе одолевает меня, когда я читаю твое полное чувства письмо („полное чувства“! О чем только думал Кейн?), поскольку оно не только воскрешает приятные воспоминания о прошедшем, но пробуждает во мне еще большую страсть». Господи боже мой! Такие строки губительны, просто гибельны! [154]
153
Здесь Стокер притворяется из уважения к Кейну. Как литератор и человек, безусловно знающий о пристрастиях своего друга, он был более чем способен понять смысл приведенных строчек письма.
154
Современному читателю, возможно, трудно понять опасность, которую представляло для Холла Кейна существование или, вернее, потенциальное обнародование подобных писем, однако боязнь этого пронизывает «Досье». Именно опасение, что их предадут огласке, будет впоследствии удерживать Стокера и К° от обращения к властям, ибо это означало бы для Кейна полное крушение всего его мира.
Стоит упомянуть и о том, что в Викторианскую эпоху шантаж процветал вовсю. В качестве примера можно привести историю Оскара Уайльда. Спустя несколько лет, в 1895 году, сходные письма, посланные нескольким из его «развеселых друзей», не только заклеймят его позором, но приведут к предъявлению обвинений и приговору согласно поправке Лабушера к Уголовному кодексу 1885 года, каковая гласит:
«Любое лицо мужского пола, которое публично или приватно сводничает или пытается сводничать, совершает или участвует в совершении любого действия непристойного характера с другим лицом мужского пола, признается виновным в безнравственности и, будучи признано виновным, подлежит по решению суда тюремному заключению на срок, не превышающий двух лет, с назначением каторжных работ или без них».
Еще в одном письме Тамблти изображает из себя жертву гонений, перечисляя парламентариев и других влиятельных людей, на поддержку которых рассчитывает в своем не названном здесь деле. Он приглашает Кейна посетить его снова при первой же возможности, но заканчивает письмо тем, что укоряет Кейна, просит его не приносить счет из типографии, когда он приедет в следующий раз, а заплатить самому. Возмутительно! И в последующих письмах Тамблти снова заводит речь о кредитах.
«Дорогой мальчик, высылай телеграфом немедленно — сорок. Телеграфируй, телеграфируй, телеграфируй!» В конце письма Тамблти лукаво пишет с притворной застенчивостью: «Приезжай ко мне утренним поездом. Необходимо встретиться. Будь умницей и привези ту сумму, о которой мы говорили».
И подписывается: «Нежно любящий тебя Ф. Т.».
И все в том же роде, вплоть до сердитого письма, датированного 4 августа и отправленного предположительно откуда-то не из Лондона, поскольку в нем Тамблти упоминает о том, что «переехал».
«Кейн, — начинается оно, — больше не испытывай мое терпение. Пришли мне на вышеуказанный адрес 2 фунта, пустяковую сумму, всего лишь 2 фунта, и наша дружеская переписка будет продолжаться, невзирая на мелочи финансового характера, на которых ты настаиваешь. Не бойся: никто ничего об ЭТОМ не узнает, и никакого обмана в отношении тебя предпринято не будет, поскольку у меня нет обыкновения рассказывать посторонним о моих личных делах. Ты оскорбляешь меня, намекая, будто я могу заговорить об этом, о НАС.
Я получил твое последнее письмо, отправленное мне сюда сегодня утром, и удивился, найдя в нем не 2 фунта, которые недавно попросил, а лишь извинения. Я пробуду здесь всего 3 или 4 дня. Обязательно пришли мне деньги почтовым переводом».
Юный Кейн, запуганный подобным образом, должно быть, послал в ответ требуемые два фунта, потому что у меня есть и более позднее письмо, в котором Тамблти несколько смягчает тон, хотя и не снисходит до извинений.
«Ты, наверно, нашел мою последнюю записку излишне требовательной, — пишет он, — но дело в том, что мне действительно нужны были эти деньги».