Досье Госпожи
Шрифт:
Всю правую сторону она расписала еще большим количеством рубцов. Чтобы усложнить задачу она заставила его считать удары ее палочки последние семнадцать раз. Его "один" прозвучал уверенно. "Пять" с болью. К "десяти" он прошептал цифру. На "тринадцати" она едва слышала его. На "семнадцати" она его сломала. Прошла почти минута, пока он не произнес цифру.
– Я жду...
– она провела палочкой по его спине, позволяя той щекотать его израненную кожу.
– Ты ведь хочешь немного удовольствия, правда? Если ты хочешь отдохнуть от боли, ты должен назвать число. Ты знаешь, что я оставлю тебя здесь висеть всю ночь, пока ты
Он шумно сглотнул и вздрогнул. Бедняжка. Сегодня всю боль она обрушила только на одну часть его тела - его спину. Обычно столько боли она распределяла по большой площади - спине, заднице, бедрам... Хотя такую любезность она припасала для других клиентов. Более нежных клиентов, более слабых клиентов, выдрессированных клиентов. А этот клиент получал лучшее от нее, потому что платил лучше. И когда кто-то платит лучше, она делает худшее.
– Остался один... ты ведь можешь принять еще один?
Его единственным ответом был кивок. Она увидела, что под маской он закрыл глаза, и она воспользовалась возможностью, чтобы просто взять его. Кем он был? Она задавала себе этот вопрос с первого дня их знакомства, когда ей было всего лишь шестнадцать. Какую тайну он хранил за этими глазами и внутри этого израненного и прекрасного тела? Она могла бы выбить из него секреты, но знала его достаточно хорошо, чтобы понимать, что она не хотела их знать на самом деле...
– Семнадцать, - произнес он твердым голосом, подняв голову.
Семнадцатый удар был самым сильным.
– Это за "должно быть он мазохист".
Она поцеловала его рубец, прежде чем бросить палочку на пол и раздавить ее ногой. Она никогда не использовала игрушку или что-либо еще после того, как применяла ее с ним. Это был единственный знак уважения ему, когда он находился в ее подчинении. Как только флоггер, или трость, или лезвие касалось его тела, больше этот девайс никогда не прикасался к другому. Она или сломает, или уберет его подальше, чтобы в будущем снова использовать и только на нем.
– Я заслужил это.
– Он расслабился в оковах, упираясь лбом в плечо.
– Заслужил. И кое-что похуже. Я пытаюсь решить, насколько хуже.
– Я подчинюсь любому вашему желанию, Ma^itresse.
– Я знаю. В этом то и проблема. Слишком много вариантов. Я могу выпороть тростью твои ноги. Я могу налить обжигающего воска тебе на яйца. Хмм... так много способов сделать тебя моей сучкой. Сложно выбрать один.
– Вы открыты для предложений, Ma^itresse?
Он повернул голову и посмотрел на нее через пространство между своей рукой и крестом. Конечно, они оба знали, что он не должен смотреть на нее. В этот вечер, она была главной, она была Доминантом, а он собственностью ради ее прихотей и любого насилия, которое она только пожелает. Но она не могла злиться на него, за нечто столь человечное как взгляд в глаза. Как она увидит его голод, его потребность, его покорное отчаяние, если не будет видеть его глаз? В этот раз она пропустит его взгляд. Только еще раз выпорет флоггером. Ничего порочного. Она сохранит порочность до следующего раза, когда он сделает то же самое.
– И какое, скажи на милость, у тебя предложение?
Его единственным ответом был смех, и все что ей надо было услышать - это смех. Низкий, хриплый, мужественный, от которого плавятся ноги,
– Что ж, хорошее предложение.
– Merci, Ma^itresse.
– Если я собираюсь это сделать, ты должен заработать это.
– Я понимаю, - ответил он, почти торжественно. Никакая угроза содержащая слово "заработать " не могла вызвать почтение в сабе. Она уже растерзала его спину тремя различными способами. Время Госпоже полечить переднюю сторону.
Она освободила запястья мужчины и развернула его, жестко прижимая спиной к окрашенной древесине. Он заметно вздрогнул, когда спина прижалась к кресту. Он целую неделю будет в агонии после сегодняшнего дня. А может и две.
Она пристегнула его запястья к кресту, и ощутила, как к ее животу прижимается эрекция. Ничего не заводило его больше, чем боль. Не тройнички, не оргии, не доминирование, не подчинение, ничего. Она знала, что сейчас его потребность в освобождении была так сильна, что превратилась в еще одну форму пытки. Хорошо.
– Ты хочешь кончить, не так ли?
– спросила она, прижимаясь бедром к его бедру, и он вздрогнул от прикосновения.
– Сейчас смерть будет единственным выходом.
– Я не позволю тебе умереть. Это слишком милосердно. Я не в настроении быть милосердной сегодня. Однако, я в настроении украшать. Ты знаешь, я люблю твои шрамы, следы от пуль, все... но думаю, могу кое-что украсить здесь.
– Она провела рукой по его груди.
– Ничего долговечного. Подожди.
– Влепив ему легкую, оскорбительную пощечину, она ушла. И вернулась с колесом Вартенберга и фиолетовой палочкой (прим: электрический прибор, который светится фиолетовым, используют для электростимулиции).
– Теперь я знаю, ты не играешь с фиолетовыми палочками, и это хорошо. Но я играю. И причина, почему я этим занимаюсь в том, что они могут оставлять прекрасные узоры на коже, когда ими правильно пользуешься. Или неправильно. Как бы ты не думал об этом.
– Ты садистка, - сказал он, прислоняясь головой к кресту.
Мужчина посмотрел вверх, словно искал помощи у небес. Помощь, естественно, не пришла.
– Лесть настигнет нас повсюду.
Она подключила палочку и взяла контакт в одну руку, а колесо Вартенберга в другую. Электричество не повлияет на нее, так как она сделала себя проводником. Искры посыпались из острых концов колеса, и медленным ровным темпом, она прокатила его вниз по центру его груди. Он резко вдохнул, когда наэлектризованное колесо оставило тонкую линию на его коже. Ранее она испробовала эту технику на себе. Колесо не прокалывает кожу, но комбинация электричества и острых кончиков заставляли ощущать получателя разрезанным себя надвое.
– Только пять линий, - сказала она.
– Посчитай их для меня. Это была...
– Одна...
– задыхаясь, ответил он.
Она провела колесом по его груди второй раз, затем третий. Госпожа проводила по старым шрамам, по соскам, по чувствительной коже внизу живота. Когда она прикоснулась к его тазовой кости он закашлялся от боли. Ему пришлось сказать "пять" два раза из-за затрудненного дыхания. Она притворилась, будто не расслышала его.
– Это было пять. Очень хорошо.
Он тяжело выдохнул с очевидным облегчением.