Досье поэта-рецидивиста

Корсар Константин

И с Богом нация — толпа

И с Богом нация — толпа, Объединяющая серость, Топтающая в грязь Творца, Идущего сквозь современность, Не преклонив колени, что Отринул идеалы века, Один лишь идеал признал — Не Бога, но сверхчеловека.

Знание — сила

Настоящий

труженик хочет узнать, как сделать работу по возможности качественнее, затратив на это как можно меньше времени и сил. Русский рабочий хочет знать, как поменьше работать да побольше получать. В идеале хочет знать способ не работать вообще, а получать как министр.

Алкаш хочет знать, как, всю жизнь выпивая, не заработать цирроз печени и делириум тременс, курильщик — как не докуриться до рака лёгких, наркоман — как всю жизнь находиться под кайфом и чтобы от этого было по кайфу всем.

Настоящий учитель хочет узнать, как сделать так, чтобы ученик понимал его с полуслова, учился сам, превзошёл бы учителя и был бы ему за это всю жизнь благодарен.

Художник хочет знать, где ему рисовать глаз — в глазнице или на лбу, какого размера должен быть чёрный квадрат и какого цвета должен быть конь.

Настоящий врач хочет знать, как прожить вечно и как запродать подороже это знание людям.

Настоящий поп хочет узнать, скольких людей он привёл в рай и как ему за это воздастся.

Настоящий учёный более всего на свете хочет познать истину, исполнить все желания рабочего, учителя и врача, наркомана, алкаша, курильщика и прав ли поп.

Настоящий философ больше всего в жизни хочет понять, кем и для чего создан учёный и зачем он всё время что-то познаёт.

Настоящий Бог хочет знать, когда же до философа наконец что-то дойдёт.

А меня больше всего в жизни интересует, почему мой сосед-бухарь называет меня за глаза пи***ом, хотя я никогда не был им замечен в порочащих меня связях, и полудурком, хотя образование и скорость освоения нового у меня несравненно выше, чем у него.

Берсерком в бойню

Не привыкать, касаясь шрамов, Вновь проглотить любви настой И, устремясь берсерком в бойню, Палаш омыть в крови густой. Не из огня — из динамита Сотворена артерий ртуть, Чтоб уничтожить тех, кто праздно Захочет в сердце мне взглянуть.

Как нам обустроить Россию?

Никакая модернизация нам уже не поможет! Спасёт нас только вот что: строим два ракетных двигателя со средний город величиной — один под Москвой, другой под Владивостоком, соплами в разные стороны, и запускаем. Разворачиваем Землю на девяносто градусов и тормозим.

Все наши проблемы сразу решены — нефти, газа, дров и угля Европа будет покупать у нас в пять раз больше. Россия станет главным мировым производителем и продавцом ватных тулупов образца Второй мировой — не прогорим. Японцы через полгода перестанут от нас что-то требовать (кроме тулупов со скидкой по старой дружбе). В Сомали прекращается пиратство в связи с обледенением.

У

нас появляется свой Лазурный берег и своё Русское Майами. Все красивые девушки из Ниццы и города далеко не ангелов сразу переедут во всемирно известный курорт Новый Уренгой — от Москвы и Владивостока до него ехать одинаково близко. В Москву никто больше не будет переезжать. Тех, кто жил в Чертанове и Бирюлёве переселим в Салехард, из Бутова, Тушина и Кузьминок — в город-курорт Надым. Остальные пусть в Москве проверяют свою выносливость и дальше поют «Я лублу тя, Массква». Музеи из Питера перевезём в город Лабытнанги, а всех питерцев — в город Муравленко и посмотрим, так ли они культурны сами по себе.

Америка, Канада, Индия и Китай окажутся, как и мы, на экваторе — скажут нам только спасибо. Европу постепенно переселим на новые материки — в Антарктиду и Гренландию, правнук Шпенглера напишет мировой бестселлер «Расцвет Европы». Африку нужно будет в срочном порядке, пока не засыпало снегом, раскопать на природные ресурсы — тут затраты и отобьём.

Всех бывших наших эмигрантов будем принимать обратно и расселять по Дальнему Востоку за пожизненную ренту и барщину. Вот тогда наконец и заживём. Тогда-то все как один бросят пить, давать взятки и займутся чистым творчеством.

Память народная

Он был, как Цезарь, многогранен И десять дел шутя ковал, Читал Малерба и Бодлера, Писал, считал, учил, ваял. Умел, под стать своей Матроне, Супы варить и жарить кур, Толочь и печь, томить и парить, Месить, при этом петь «l`amour». Он мудр был и пунктуален, Высок, красив, как юный князь, На шпагах дрался и стрелялся, Переводил на русский вязь. Он у станка, у домны старой, В музее, в танце средь зеркал, Но чтоб запомнили в народе, Он на заборе «х*й» писал.

Как я взорвал рыбака

Ненасытное детство моё прошло в краях весьма скупых на впечатления и развлечения. Ножички, «валет, ни у кого нет», самострелы и рогатки — вот из чего состоял летний день пацана с неуспевающими заживать, изодранными об асфальт коленками и локтями. Костяные шахматы пылились дома в шкафу, потому как среди соседей — сыновей и дочерей не слишком работящих, тихо, за бутылкой далеко не порто, раскулачивших Компартию рабочих — найти серьёзного и интересного соперника по силам было заоблачной мечтою.

Позади моего дома, метрах в трёхстах, тухло и зеленело озеро. В детстве родители рассказывали, что когда-то очень и очень давно — лет эдак на двадцать поближе к ГУЛАГу и Виссарионычу (когда в стране был полный порядок) — озеро было вполне приличным. И плыла по нему Царевна-лебедь, и плескалась в нём форель, сама выпрыгивая в суп, и чайки кружили над водной гладью, торпедируя немых склизких обитателей водоёма на бреющем серыми бесформенными снарядами. Так это было или иначе, видеть мне, увы, не довелось.