Доспех из лазурного льда
Шрифт:
Златовласа подсаживается ближе и обнимает её очень аккуратно, будто боится сломать иссохшую веточку.
– Ладно, – тряпкой, что всё это время была у неё в руках, мать вытирает влажные руки и лицо. – Одевайся.
Прибежище волхвов совсем недалеко за городом, поэтому доходят они быстро. В помощь им превосходная, за долгое время, безветренная погода, а выглядывающее из облаков белое солнце отсвечивает на снегу.
Девицы заходят в лес, и сквозь ряды деревьев замечают маленькую избушку из почерневшего дерева. Чем ближе они подходят, тем сильнее в нос
– Здравствуй… те, добрый молодец. Бояре дочь к вам, видимо, послали. Куда же нам, внутрь заходить? – мать держит Златовласу за руку, а другой указывает на избу.
Парнишка молчит, осматривает. Взгляд пугает. Лицо его страшное, будто может он призвать к древним силам, и гнев Перуна, и всех владык бессмертных, пройдёт через его пальцы. Хоть и молод он, даже моложе Златовласы, но кажется, что сама Марена не стала бы связываться с ним.
– Девица должна одна. Мать останется снаружи.
Мама смотрит Златовласе в глаза, не отпуская её руку. Губы дрожат, не осмеливаясь что-то сказать.
– Я пойду. Я справлюсь, не переживай. – берёт мамину руку в свои.
Та пару раз кивает и отпускает её. Юнец не смотрит за ней, когда она проходит мимо. Перед чёрной дверью она глубоко вдыхает костровый воздух и заходит.
Сразу несколько неожиданностей сбивают её с толку. Замечает, сначала, что эта изба не такая уж маленькая внутри – ступеньки ведут вниз, как в землянке. В глаза совсем ненавязчиво просится свет от двадцати или больше свечей. Но главное – запах. После свежести зимнего леса и сожженных дров он кажется уж совсем странным. Целый букет диких ягод, сладко. Но что-то есть ещё странное, будто в аромат добавили… Запах страха, покорности, обиды.
Кружится голова. Златовласа опирается рукой о стену. Древесина холодная и влажная.
Собравшись, делает несколько шагов по ступенькам. Сойдя с них, видит в углу человека с длинными волосами и бородой. Свечи слабо освещают его, но в полутьме видно, что смотрит он на Златовласу.
– Простите. Можно?
Она щурится. Замечает, как старец слегка кивает. Подходит ближе и видит перед собой стул. Аккуратно садится. Глаза не знают куда глядеть. На столе лежит шкура какого-то маленького зверя, а на ней – яркие камни, в которых блестят огоньки свеч.
Кладёт ладони на колени, смотрит на старца. Борода его белая, свисает ниже груди. На голове волосы тоже белые, небрежно лежат на плечах, чем-то заплетённые на затылке. Лицо у волхва тёмное, и кожа у него морщинистая, словно земля высохшая, потрескавшаяся.
– Чего
Говорит он живо, уверенно, будто и не старик вовсе.
– Ничего. Простите. Ни разу не видела вас так близко.
– Зачем пожаловала?
– Меня прислали бояре, сказали, чёрт во мне, или дух какой…
– Нет в душе твоей зла, никакие силы тобой не владеют. Другие люди что говорят – не слушай, они страшатся всего, чего не понимают, а понимают они мало. Лучше слушай себя. Ты сама что узнать хочешь?
Старец, словно каменная глыба, не шевелится, и сладкий аромат всё никак не пропадает. Тяжело думать.
Но всё же, сквозь эту дурманящую пелену, ей удаётся сказать нечто, что таится в сердце её уже давно.
– Я умерла?
– Ещё нет. Но умрёшь вполне, если мёртвого не отпустишь.
– Я не могу… Микола не мёртв, он не мог умереть. Никак не понять мне.
Где-то внутри Златовласа плачет. Всплывают тысячи болезненных образов, как Микола рядом, он обнимает, целует её, как вместе они купаются, как накрывает он её своей шубой. Его лицо, она помнит каждую деталь, но в то же время не может представить его целиком. Ужас начинает охватывать сердце.
– Плохое предчувствие у меня насчёт тебя, ой плохое. Поглощает горе тебя, и доведёт до смерти, но смерти неестественной, ужасной, которой детей на ночь пугать потом будут.
– Так и случится? Отчего же я умру, прямо от горя?
– Можно и так сказать. Точно не знаю. Но одно тебе скажу – с мертвецами и богами не связывайся. Жениха твоего больше нет, и вернуть его нельзя. Но любовь в свою душу вернуть ещё можешь, ещё молодая.
Сама не ожидая от себя, Златовласа говорит:
– А Миколу богиня смерти забрала?
– Так вышло.
Маленькая слезинка щекочет щёку. Она не стирает её.
– За что? Почему его, прекрасного человека, молодого ещё?
– Не можем мы знать такие вещи. Мара – бог злой, и не просто так. Люди её хоть и боятся, но не уважают, и дай только весне начаться, чучело её сжигают. Насмехаются над ней, хотя других богов чтут и дары им приносят. Вот она и завидует, обиду на смертных держит. Так мало того, сейчас-то люди хорошо наловчились, от холода уже народ не помирает, холодная смерть – это прямо к Маре в объятия, она таких лично забирать приходит, чтобы те потом её слугами стали. А тут, видать, решила сама себе рабов находить, нечисть заставляет подчиняться, на людей нападать. Но ты слушай, а всё близко не принимай – звёзды и обмануть могут, и знаки могут быть неточными.
Златовласа долго молчит. Она боится, что старец сочтёт тишину за неуважение, но спешить нельзя. В голове один за другим рождаются вопросы. Возможно, надежда.
– А можно ли… Поговорить с Мареной?
Впервые за всё время старец заметно двигается. Да ещё как: его лицо оказывается совсем рядом, отчего приходится отдалиться на стуле, но он хватает её за руку.
– Даже думать не смей. Не принято смертным с богиней такой связываться. Любому богу молву можешь передать, любому жертву принести, Маре – нет.