Доспехи из чешуи дракона
Шрифт:
Семиун кивнул и поспешно отошел от ворот. Его трясло, и никакие повеления рассудка не могли унять дрожь в коленях. Он вдруг понял, почему так спокойно сидел на бочонке и отрешенно взирал на происходящее преподобный отец Патриун и почему рыцарь простил ему дерзость. В душе и тот и другой уже считали себя мертвецами, а мертвецы не злятся, им глубоко безразлично, отпускают ли в их адрес шуточки или нет.
Глава 16
Равный противник
Шак давно уже не бегал. Нет, конечно, бывало, он и передвигал быстро ногами, но не в полную силу, а как человек, как слабое, медлительное существо, неспособное обогнать даже лошадь. Холодные потоки ветра уже давно не обжигали его лицо и с ревом не врывались в сжимавшиеся-разжимавшиеся легкие. Мимо проносились рытвины, кочки, трещины, лужи черной жижи и чудища, ради которых он не хотел останавливаться и поэтому через них перепрыгивал.
Когда ты чего-то боишься, то именно так оно и происходит. Шак опоздал, он взлетел на холм, когда фигурка в монашеском одеянии уже начала исчезать, растворяться, как туман поутру. Гробовщик удивленно уставился на появившегося возле него рыцаря в чешуйчатой броне, возникшего на холме внезапно и ничуть не запыхавшегося после долгой пробежки. Судя по выражению широко раскрытых глаз и вздернутых бровей, таинственному повелителю чудищ самому было интересно остаться и побеседовать с тем, кто проявил такую прыть и смог увидеть его, невидимого для всех людей, за редким исключением. Неизвестно, узнал ли Вилар в нем встреченного на дороге бродягу, того, кто напал на него в лесу, потом прокрался на тайную стоянку и убил двоих его верных слуг. Однако, к сожалению, несмотря на обоюдное желание сторон непринужденно поболтать, а затем немного погреметь сталью клинка о железо лопаты, процесс исчезновения уже нельзя было остановить.
«Во черт, он ушел! Проклятый гробовщик!.. Да и я, дурак, на девку рот раззявил, вместо того чтоб с холма глаз не сводить!» – обругал себя скиталец, понимая, что видение в этот раз сбылось. Он упустил добычу, и теперь смысл пребывания возле Ольцовки был окончательно и бесповоротно потерян. Хотя нет, ему еще оставалось вытащить парня из деревеньки, в которую со всех сторон настырно лезли мерзкие твари.
Шак обратил взор в сторону светившейся огнями десятков костров деревни и, не удержавшись, присвистнул. Твари уже не атаковали, но и не исчезли под землю. Их полчища находились на расстоянии двухсот шагов от частокола, окружили его полукругом и чего-то ждали. Похоже, убедившись, что дело движется слишком медленно, Вилар изменил тактику нападения, но не планы. Ольцовка должна этой ночью пасть, а все ее защитники – погибнуть. Полчища чудищ терпеливо ждали прибытия тех, кто нанесет последний решающий удар и поставит точку в этой истории.
Шак угадал замысел гробовщика, но только в общих чертах, а незнание деталей порой приводит к плачевным последствиям. Чуткий слух Шака вдруг уловил крики и шум разгоревшегося боя, а уже через миг дождавшиеся этого момента орды чудовищ издали грозный рык и помчались в последнюю атаку. Кто-то незаметно проник за частокол и внезапно напал на людей. Скиталец не стал размышлять «кто?», настала пора не раздумий, а действия.
Потери были большими, но с точностью до человека никто мертвецов не считал. Миссионеры вообще избегали смотреть в сторону растерзанных тел бывших товарищей, боясь одной только мысли, что подобная участь может постигнуть и их. Боевой дух – вещь хрупкая, как стекло, его так же легко расплескать, как воду из наполненного до краев ведра. В ходе сражения дурные мысли вывешивают белый флаг, но стоит лишь наступить хотя бы недолгому затишью, и они поднимают восстание, заставляют людей совершать трусливые поступки, лишают возможности трезво мыслить и бороться за свою жизнь. Именно по этой причине, а не из-за того, что еретики-индорианцы не уважали мертвецов, командиры поредевших отрядов и приказали солдатам очистить стены от трупов. Потом, если все-таки удастся удержать Ольцовку до утра, выжившие устроят погибшим торжественные похороны, будут говорить красивые речи, но сейчас отдавшие жизни в борьбе со Злом только мешали, загораживали проход, да и их вид навевал не те настроения…
Возле ворот, напоминавших теперь скорее добротную баррикаду из досок и туш мертвых чудовищ, остался всего один рыцарь и четверо дикарей. Остальные пополнили ряды защитников стен. Поведение Мосо показалось Семиуну странным. Парень хоть и не имел большого опыта в ратном деле, но однажды уже просидел в осажденном форте несколько месяцев и представлял, как должен себя вести командир. Во– первых, старший рыцарь из отряда Лотара не принял на себя руководство чужими людьми. Он ни разу не указал отцу Патриуну или десятникам святого воинства, что им делать и куда вставать. Во-вторых, по мнению лекаря, да и святого отца, не скрывавшего своей точки зрения, было чрезвычайно беспечно отпускать от себя большую часть отряда,
– Не спеши осуждать, ибо мало известно тебе, – вдруг прошептал отец Патриун, с улыбкой глядя на нервничавшего, кусавшего губы юношу.
– Это ты о чем? – заикаясь, произнес Семиун, которому показалось, что священник может читать его мысли.
– У тебя очень озабоченный вид, и я понимаю причину твоих тревог. Поверь, Мосо знает, что делает. Доверься его опыту, ведь он воевал, когда тебя еще и на свете-то не было, и если он еще жив, значит, в ратном деле кое-что соображает…
Каким-то чудом услышав или просто почувствовав, что разговор шел о нем, наблюдавший за противником через брешь в воротах толстяк повернул голову и одарил Семиуна суровым взглядом. Возможно, этим бы дело не закончилось, вполне вероятно, что запас благодушия рыцаря уже был исчерпан и он приказал бы слугам выпороть неизвестно откуда появившегося в деревне выскочку, но как раз в этот момент произошло событие, означавшее конец небольшой передышки и начало нового, уже последнего штурма.
Послышались крики, затем шум падения тела. С крыши амбара, находившегося в каких-то десяти шагах от ворот, упало окровавленное тело стрелка. Через миг грузно шлепнулось о землю, как тюк с мукой, и второе тело. Находившимся внизу не было видно, что творилось наверху, но по тому, как занервничали те, кто стоял на стене частокола, стали ясными три вещи: внутрь лагеря просочились враги, они начали свое коварное нападение со стрелков, они разительно отличались от тварей, окруживших деревню.
Тела арбалетчиков продолжали падать, и не только с крыши амбара. Солдаты на стенах не знали, что делать, началась паника. Снаружи раздался грозный рык в хоровом исполнении сотни демонических голосов, снова послышался топот.
– Куда полезли, обратно, дурни, обратно! – орал во всю силу луженой глотки на перепрыгивавших со стен на крыши солдат-миссионеров мечущийся между воротами и амбаром Мосо. – Всем оставаться на местах, ваш враг снаружи! Либерто, Квирт, Замелс, живей на крыши, покажите тварям, как нападать исподтишка!
С десятком дикарей возле бреши в стене остался всего один рыцарь. Остальные трое, те самые, которых Мосо назвал по именам, мгновенно выполнили приказ командира. Несмотря на тяжелые доспехи и почти трехметровую высоту ближайшего строения, они, словно огромные стальные пауки, ловко цепляясь за щели между бревнами и небольшие уступы, всего за пару секунд вскарабкались на крышу.
Семиун не видел, что произошло дальше, но до его ушей донеслись звон скрещиваемой стали и неповторимый звук ломаемых хребтами досок. Наверху шел бой, филанийские миссионеры немного успокоились, а через несколько мгновений уже и они погрузились в гущу сражения. Снова полезшие на стену чудовища не дали оценить пехотинцам, как рыцари графа Лотара владели мечами. Повернулся к крышам спиной и Мосо, он был уверен, что его боевые товарищи успешно очистят тылы от прорвавшегося противника, каким бы многочисленным тот не оказался. Не время задаваться вопросами «как?» да «почему?», когда враг вот-вот окажется рядом с тобой.
Однако Мосо было не суждено возглавить оборону ворот. С крыши амбара полетела оторванная голова стрелка, шлепнулась о землю и подкатилась прямо к ногам рыцаря.
– Эй, толстячок, не правда ли, парнишка был похож на тебя? Такие же щечки пухленькие, складочки сальца под глазенками!.. – пропела тоненьким голоском показавшаяся с крыши дома худощавая девчурка лет двенадцати-четырнадцати.
Семиун широко открыл от удивления рот. Над слегка заостренными ушками вполне симпатичной девчушки торчали ветвистые рога, какие бывают лишь у взрослого оленя. По-детски наивное, благодушное личико премило улыбалось и хлопало длинными ресничками. Само появление милого создания в центре боя с кровожадными монстрами повергло защитников ворот в шок…почти всех, за исключением упитанного рыцаря, который недовольно нахмурился и, зловеще облизав языком толстые, слюнявые губы, взял в руки булаву.