Доставь или умри
Шрифт:
— Что второй?
— Не знаю, помню только, как Тишь ударила по камням, и потом вспышка света и жар. Я... я ведь не умер?
— Нет, ты даже цел.
— Хорошо... а то я уже не знаю, что и думать.
Эллион кивнул собственным мыслям, вспомнил слова Тишь во время Танца. Поджал губы и с нежностью погладил девочку по волосам, сказал улыбаясь:
— Всё будет хорошо.
Та задрожала и истово замотала головой.
***
Мёртвого убийцу-пекаря положили на стол в укромной келье. Одежду срезали и отбросили в сторону, где два послушника принялись обыскивать. В свете масленого
Эллион склонился над мертвецом, поджал губы. Телосложение совсем не пекарское. Не могут у обычного человека нарасти и укрепиться мышцы, отвечающие за удары, скорость и рывки. Вот эта вот мышца растёт от тренировок с мечом, а эта — от долгого бега. Лишний жирок накопился на животе и боках, но это не слой сала. Такой сойдёт через пару недель походов.
Совершенно точно, перед ним не просто убийца, ставший пекарем, а расчётливый профи. Эллион вгляделся в холодное лицо с тонкими морщинками вокруг рта и глаз. При жизни этот человек часто смеялся и улыбался. Возможно, даже искренне.
— У него была семья?
— Да, — ответил новый настоятель, стоящий рядом, и покачал головой. — Их уже допросили. Жена в ужасе, дети... им просто сказали, что отец столкнулся со жрецом Аргантоса.
— Жена точно не врёт?
— Точно, ты же знаешь, брат, мы способны отличить ложь.
— Угу... Остальные как?
— Остальные были одиноки. Дома обыскали, но ничего путного там нет.
— Может, они куда-то ходили вместе?
— Не известно.
Эллион в задумчивости осмотрел мертвеца ещё раз. Задержал внимание на руках, нахмурился. Под ногтем безымянного пальца левой кисти — темнее грязь. Совсем немного, но заметно. Остриём кинжала выскреб и поднёс к глазам.
— Красная глина.
— Хм... может, горшок лепил?
— Зачем пекарю лепить горшок?
— Чтобы не платить гончару.
— Где в этом полисе добывают глину?
— Хм... за городом был старый карьер, но там давно никто... — начал настоятель и умолк, выругался. — Я сейчас же отправлю туда людей!
— Нет, — отрезал Эллион, стряхивая комочек с кончика кинжала и пряча оружие за пояс. — Я пойду один. Вы спрячьте мальчишку и девчонку.
— Это безрассудно!
— Это оптимально, — ответил Эллион. — Братья должны выполнять свой долг перед Илмиром, а луниты мешают только мне.
— Тебя могут убить.
— Тогда я был плохим служителем Илмиру.
***
Ночной город тревожно тих. Тёмные провалы окон следят за Эллионом слюдяными глазами. Вдали грызутся собаки. Сёстры прячутся за рваными облаками, лишь изредка бросая на мир серебряные взгляды. Мягкие подошвы туфель беззвучно опускаются на утоптанную землю, а чёрный плащ помогает слиться с тенями.
Курьер движется быстро, ускользая от чужого внимания, как призрак. В груди ворочается массивный камешек тревоги. Одно дело, когда за тобой охотятся открыто, другое — когда враг неведом. Он мог бы выстоять против десятка людей, но как устоять против яда или стрелы в спину?
Стража на воротах сделала
Окольными путями добрался до заброшенного карьера. Прошёл мимо полуразрушенных хижин, вдыхая ароматы ночного леса и вслушиваясь в каждый шорох. Люди покинули это место ещё до развала Империи, когда залежи истощились, а то, что осталось, было слишком плохого качества. В храме говорили, что добывали здесь не глину, а нечто для имперских кузниц, что было в ней — глина просто сопутствующий материал.
Эллион остановился у развалин огромных печей с уцелевшими желобами. Тут явно не горшки обжигали, больше похоже на плавку металла. К сожалению, большая часть знаний об эпохе до Раскола была утрачена в пожарах. Курьер покачал головой и начал спуск по ветхой лестнице.
Глава 42
Карьер простирался перед Эллионом как открытая книга, написанная языком земли и камня. Здесь даже ветер шепчет иначе, словно стесняясь проникнуть в эту открытую раны земли. Гулкое эхо отдалённых шагов, возможно, даже нечеловеческих, разносятся по пустынному пространству, создавая ощущение, что карьер жив. Он слушает и наблюдает за незваным гостем.
Вода в старых глиняных ямах стоят, как зеркало, отражая лишь тусклый свет лун. Эллион услышал тонкий, едва уловимый звук — как будто капля падала в воду, нарушая её неподвижность. Звук этот был настолько тонким и коротким, что создал ощущение, будто сама земля под ногами задержала дыхание.
Рядом с прудами, где когда-то добывали глину, стояли остатки механизмов. Их металл уже давно сгнил, но если прислушаться, можно было услышать скрип старых шестерёнок, как эхо прошлого, что доносилось сквозь время. Эллион почувствовал, как в воздухе зависли ноты ржавчины и старой маслянистой смазки.
Он спустился ещё глубже в карьер, и его шаги отзывались глухим эхом, словно звуки уходили в недра земли, чтобы там, в глубинах, рассказать о его присутствии. Каждый камень, каждый кустарник здесь замер в ожидании. Даже звуки ночи приглушены, как будто природа соблюдает таинственный ритуал Лунисы.
Глубоко внизу раскинулось мутное озеро, грунтовые воды без откачки, заняли старые туннели. Над зеркальной гладью склонились молодые деревья, а по краю борется за жизнь кустарник. Из грязи и глины торчат каменные клыки породы. Дорога ведёт к ним. Курьер шагает осторожно, готовый в любой миг отскочить.
От культа Госпожи Тайн можно ожидать любых ловушек. В детстве слушал байки, что адепты Лунисы могут неделями прятаться в воде, дыша через соломинку. Могут висеть на потолке, зацепившись крючьями за щели меж камней. Байки, конечно, но он уже видел, как они могут двигаться. Так что, почти готов поверить и в их способность летать.
За кустарником угадывается тёмный провал меж двух пересекающихся обломков скал. Эллион со всей осторожностью раздвинул ветви и шагнул внутрь. Темно, но нюха коснулся тончайший аромат благовоний. Спустя десяток коротких шагов на стенах заплясали отблески света.