Достигая Прозрения
Шрифт:
– А вот и я! Как самочувствие?
Люм подпрыгнул от неожиданности, даже не заметив, что внезапно обрел способность шевелить ногами. По ту сторону решетки стоял незнакомец. И дело не только в том, что Люм не знал, кто это, но он даже не предполагал, что на свете могут быть такие существа. У него была голова, руки, правда только две, ноги – все как у талрака, но в то же время он был толстый, словно ронг.
– Чего молчите-то? – незнакомец засунул что-то в рот и оттуда пошел дым.
– Я убью тебя! – Рафхат кинулся на решетку.
– Фу! И кто только придумал, что вы принадлежите к разумным видам? –
– А вы тоже с другой планеты? – наконец нашел единственное объяснение Люм.
– Это ты с другой, а я с этой. Ну, или почти с этой…
– Я убью тебя во имя Талракеша! – Рафхат был уверен, что все это – результат каких-то экспериментов проклятых менкхов.
– Да срать мне на твой Талракеш. В общем так… Вожусь тут с вами второй день… Тьфу! Надоели вы мне. Сейчас пару дней придете в себя и за дело. Будете драться. Я вам кое-что приделал, а то уж больно вы убогие были. Осваивайтесь пока… Прям не знаю, и зачем вас сюда притащили, одна морока с вами… – доктор покачал головой. – По мне, так таких надо ко мне в лабораторию – крыс кормить, а не занимать мое драгоценное время. Даже пирожков покушать некогда.
Не переставая ворчать, доктор ткнул в них каким-то прибором. Поцокал языком, взглянув на показания.
– В общем так, уроды. Все у вас отлично. Просто замечательно. Да вам сам распорядитель Пракс бы позавидовал. У вас, в отличие от него, даже геморроя нет. Ну все, я пошел.
Рафхат все еще переваривал слова этого непонятного незнакомца о Талракеше. Их суть никак не укладывалась в его понимание сложившейся ситуации.
– Да, и не пробуйте ковырять нейроошейники, они напрямую подсоединены к нервной системе. Сдохнете в тот же миг. На вас мне плевать, но только представьте, как будет недоволен господин Карзог!
Доктор давно ушел, а Люм и Рафхат все еще смотрели друг на друга. Рафхат пытался понять, кто такие Пракс и Карзог, что такое геморрой, и как все это связано с менкхами.
Люм ничего не пытался понять. Он просто смотрел на свое несчастное тело, в которое вгрызлись когти нейроошейника и высматривал, что же изменил в нем этот странный и страшный инопланетянин.
5. Контакт.
Когда свет ярчайших искр, источаемых экспериментальной машиной, померк, Иван Никифорович и Аркадий Петрович обнаружили себя уже не в лаборатории, а на пятаке выжженной земли, метра четыре диаметром. Она была столь горяча, что обувь их воспламенилась, и они с криком покинули выжженный участок. На их счастье, поблизости оказалась весьма глубокая лужа, в которой они с упоением охладили ноги. И только после этого огляделись.
Без сомнения, они находились уже не в помещении лаборатории. Каким-то непонятным образом, они очутились в темном узком закоулке между двух высоких зданий, неподалеку от довольно широкой улицы. Зрение еще не совсем восстановилось, перед глазами плавали яркие пятна, но запахи Аркадий Петрович различал весьма отчетливо. Он взглянул вниз. Его обутые в тапочки ноги по щиколотку утопали в маслянисто отсвечивающей жиже. Больше всего, это напоминало помои. Да, без сомнений, это помои! Густые, склизкие и источавшие невыносимое зловоние. Мало того, эта лужа и выжженное их
– Боже! Боже мой! – профессор захлебнулся восторгом, даже не заметив, что стоит в помойной яме.
– Мы… Ваш эксперимент… Мы умерли?
– Аркаша, голубчик вы мой, да вы понимаете участниками какого, знаменательнейшего в истории человечества события, нам с вами довелось стать?!
– Признаться, не совсем… этот свет… эта чернота. Мы в мире ином? В аду?!
– Ну что вы, батенька! Мы в раю! В раю, для любого ученого, – Иван Никифорович бросился на колени и принялся разгребать мусор под ногами. – Машина должна была передать энергетический импульс, а вместо этого, устройство переместило нас самих.
Сам Аркадий Петрович был настолько обескуражен, что не мог и шагу сделать. Состав местного мусора, и то, что было погребено под ним, не представлялось ему чем-то особо значимым. Он так и застыл, силясь осознать, что же произошло. Но все предположения разбивались о навязчивую какофонию, звучавшую не то у него в голове, не то разливавшуюся в этом странном месте. От сверлящих мозг звуков кружилась голова, а запах помоев вызывал сильнейшую тошноту. Аркадий Петрович решительно ничего не понимал!
В разные стороны летели бумажки, разнообразные упаковки с незнакомыми символами и выполненные из неведомых материалов, с лязгом отлетело несколько металлических предметов. Вперемежку с ними вокруг валялись объедки и очистки, но Аркаша не мог предположить, знакомы ли ему эти продукты. Вернее, мог ли он знать их до того, как все это сгнило и превратилось в единую, истекающую жижей массу, которая словно клей, сцепляла между собой остальной мусор.
Аркашу не оставляла мысль, что они упускают что-то необычайно важное. Он взглянул вверх и застыл в благоговейном восхищении.
– Господи! В человеческих ли силах создать такое?! – он боялся даже шевельнуться, чтоб не спугнуть виденье.
Именно там, сверху, видимо и процветала настоящая жизнь. Стены закоулка вздымались в невообразимую высь. Но там, наверху, все сияло тысячами огней, которые отражались от зеркальных стен, умножая эту волшебную иллюминацию. Свободное пространство было так густо наполнено жизнью, что совсем не виднелось небо. Аркаша даже не взялся бы сказать – день сейчас или ночь. Но больше всего его впечатлили летающие повозки. Без сомнений, именно летающие повозки беспрерывно чертили воздух над головой, своим мельтешением застилая высь.
– Видите! Видите! Я же вам говорил! – Иван Никифорович оторвался от мусора и тоже взглянул вверх. – Колесо – явление временное, лишь очередной этап на пути становления человечества. Будущее за волновыми технологиями!
– Итак, мы в будущем!
Надо сказать, что выпитый коньяк, все еще шумел в голове Аркадия Петровича, и от этого там не укладывались и более простые мысли. Он все еще стоял в растерянности, чуть покачиваясь и переводя взгляд с фантастических высей на зловонную лужу под ногами. Налетевший, откуда не возьмись, порыв ветра чуть трепал полы домашнего халата. Внезапно сделалось холодно. Одиночество и тоска пронзили его. Аркадий поплотнее запахнулся, пытаясь отгородиться и сберечь остатки тепла, и немного поежился, чувствуя себя ужасно неуютно.