Достоевский о Европе и славянстве

Попович Иустин

Прозорливым оком своей молитвенной любви христоносная личность видит непреходящую ценность всякой Божьей твари и отводит подобающее ей место в логосной гармонии мира. Воистину "всякое творение Божие хорошо, и ничто не предосудительно", "если освящается словом Божиим и молитвою" [459] . "Для чистых все чисто; а для оскверненных… нет ничего чистого, но осквернены и ум их и совесть" [460] . Для неверующего ума Ивана все дико, проклято, все — диавольский хаос; для Зосимы, для ума его, облагороженного Христом, так же как и для других христоносных личностей Достоевского, все — сладостная тайна Божия, только омраченная грехом; надо отклонить грех, и все станет вновь чудным и величественным.

459

1Тим.4:4–5.

460

Тит.1:15.

"Истинно

все хорошо и великолепно, потому что все истина, — говорит святой старец Зосима. — Посмотри на коня, животное великое, близ человека стоящее, али на вола, его питающего и работающего ему, понурого и задумчивого, посмотри на лики их: какая кротость, какая привязанность к человеку, часто бьющему его безжалостно, какая незлобивость, какая доверчивость и какая красота в его лике. Трогательно это даже и знать, что на нем нет никакого греха, ибо все совершенно, все, кроме человека, безгрешно и с ним Христос еще раньше нашего.

Да неужто и у них Христос?

Как же может быть иначе, ибо для всех Слово, все созданное и вся тварь, каждый листик устремляется к Слову, Богу славу поет, Христу плачет, себе неведомо, тайной жития своего безгрешного совершает сие" [461] .

Своим самым потаенным и самым главным нервом всякая тварь устремлена ко Христу, ибо только во Христе находит свой смысл, свой логос, свое оправдание. Вне Его всякая тварь — бессмысленна, алогична, неоправданна. В Логосе, в вечном Слове Божием всякая тварь находит свое слово, которое в полноте рассказывает о ее таинственной сущности. Без вечного Слова Божия вся вселенная представляется неким чудовищем, а наша планета — диким безумием. Единственно в дивном Богочеловеке всяческая тварь, к какому бы миру она ни принадлежала, находит свою вечную и абсолютную ценность, ибо "все Им и для Него создано" [462] .

461

"Братья Карамазовы", с. 350–351.

462

Кол.1:16.

В воплотившемся Боге Логосе всякая тварь обретает свою первозданную красоту, свет и безгрешность. В Нем все есть красота, все есть любовь; Его красота спасает мир от смертоносной мерзости зла и греха. Омытая и освященная тварь излучает эту красоту. Эту Божественную красоту твари видят христоликие души святых, каждую тварь воспринимают они в ее первозданной безгрешности и красоте. "Цель устремлений подвижника — воспринимать всю тварь в ее первозданной красоте. Дух Святой открывает Себя в способности видеть красоту твари" [463] .

463

П.А. Флоренский. Op. cit., c.310.

Чистое, нежное сердце Зосимы чувствует и видит красоту Божьего мира и говорит о красе мира сего Божьего и о великой тайне его [464] . "Посмотрите кругом на дары Божии: небо ясное, воздух чистый, травка нежная, птички, природа прекрасная и безгрешная, а мы, только мы одни — безбожные и глупые и не понимаем, что жизнь есть рай, ибо стоит только нам захотеть понять, и тотчас же он настанет во всей красе своей, обнимемся мы и заплачем" [465] . В каждой твари живет нечто от Логоса, нечто мудрое ведет тварь через бескрайние таинства Божии. "Всякая-то травка, всякая-то букашка, муравей, пчела золотая, все-то до изумления знают путь свой, не имея ума, тайну Божию свидетельствуют, беспрерывно совершают ее сами…" [466]

464

"Братья Карамазовы", с.350.

465

Там же, с.356.

466

Там же, с.350.

Таинственная красота открывается чистому, "почти безгрешному сердцу" [467] Макара. "Все есть тайна, — кротко вещает Макар, — во всем тайна Божия. В каждом дереве, в каждой былинке эта самая тайна заключена. Птичка ли малая поет али звезды всем сонмом на небе блещут в ночи — все одна это тайна одинаковая… Красота везде неизреченная! Тихо все, воздух легкий; травка растет — расти, травка Божия, птичка поет — пой, птичка Божия, ребеночек у женщины на руках пискнул — Господь с тобой, маленький человечек, расти на счастье, младенчик!.. Хорошо на свете, милый!.. А что тайна, то оно тем даже и лучше; страшно оно сердцу и дивно; и страх сей к веселию сердца; все в Тебе, Господи, и я сам в Тебе, и приими меня!.. Не ропщи, вьюнош: тем еще прекрасней оно, что тайна…" [468]

467

"Подросток",

т. VIII, с.392.

468

"Подросток", т. VIII, с.392.

Христос пришел в мир не для того, чтобы уклонить тайну мира. Во Христе тайна мира не перестает, но преображается: из горькой становится сладостной, из безобразной — красивой. А с Его помощью человек всем своим существом врастает в бесконечную тайну мира: живет жизнью всей твари, страдает ее страданиями, печалится ее печалью, чувствует ее чувствами, мыслит ее мыслями. "На земле же воистину мы как бы блуждаем, и не было бы драгоценного Христова образа пред нами, то погибли бы мы и заблудились совсем, как род человеческий пред потопом. Многое на земле от нас скрыто, но взамен того даровано нам тайное, сокровенное ощущение живой связи с миром иным, с миром горним и высшим, да и корни наших мыслей и чувств не здесь, а в мирах иных. Вот почему и говорят философы, что сущности вещей нельзя постичь на земле. Бог взял семена из миров иных и посеял на сей земле и взрастил сад Свой, и взошло все, что могло взойти, но взращенное живет и живо лишь чувством соприкосновения своего с таинственным миром иным; если ослабевает или уничтожается в тебе сие чувство, то умирает и взращенное в тебе. Тогда станешь к жизни равнодушен и даже возненавидишь ее" [469] .

469

"Братья Карамазовы", с.381.

Христова любовь покрывает любовью всех людей, и праведных, и грешных. Христолюбивый человек смиряет себя пред всякой тварью как пред великой тайной и как пред чудным символом Божьим. Для него всякая тварь — мысль Божия, облеченная в материю. Такой человек живет и умудряется истиной: "Животных любите: им Бог дал начало мысли и радость безмятежную. Не возмущайте же ее, не мучьте их, не отнимайте у них радости, не противьтесь мысли Божьей. Человек, не возносись над животными: они безгрешны, а ты со своим величием гноишь землю своим появлением на ней и след свой гнойный оставляешь после себя, — увы, почти всяк из нас!" [470]

470

Там же, с.379.

Но возможно ли любить диких зверей, жить в мире и любви с ними? Разумеется, человеку не преображенному и не молитвеннику это невозможно, но возможно человеку, всегда пребывающему в молитве и христоносному, который только одного Христа имеет посредником между собой и остальной тварью. Божественная кротость Христова изливается из такого человека и укрощает не только одичавшие души, но и диких зверей. Кроткий старец, Зосима рассказывает одному молодому человеку о великом святом, спасавшемся в лесу, в малой келии, как к этому святому однажды пришел медведь. Умилился над ним святой и без страха вышел к нему и подал ему хлеба кусок: "Ступай, дескать, Христос с тобой", и отошел свирепый зверь послушно и кротко, вреда не сделав" [471] .

471

Там же, с.351.

"Жил со зверями" — эти слова часто встречаются в житиях святых подвижников. В них выражается суть нового, восстановленного жития, в котором восстановлена утраченная гармония жития купно со всею тварью [472] .

Милостивое и жалостливое сердце христолюбивого человека легко сживается с душой любого человеческого существа и восстанавливает логосную связь со всякой тварью. Соучастие становится главной жизненной категорией, через которую он воспринимает мир. Соучастие — самый главный, а возможно, и единственный закон всего человечества [473] . Об этом соучастии пишет Достоевский в своем дневнике: "Эта жалость, — драгоценная наша, и искоренять ее из общества страшно. Когда общество перестанет жалеть слабых и униженных, тогда ему же самому станет плохо: оно очерствеет и засохнет, станет развратно и бесплодно" [474] .

472

Таковыми были: св. Сергий Радонежский (XIV в.) и прп. Серафим Саровский (XIX в.), принимали медведя, как гостя. Св. Пахомий (IV в.) и св. Феодора преодолевали реку Нил на крокодиле. Сам Господь Христос "был со зверями" в пустыне (Мк.1:13). — П.А. Флоренский, op. cit., с.305.

473

"Идиот", с.346.

474

"Дневник писателя", т. X, с.87.