Достопочтенный Школяр
Шрифт:
– Натали? – спросил Джерри тихо. Фрост кивнул.
– Если бы я был твоим клиентом, ты представил бы меня? Фрост покачал головой.
– Пусть войдет.
Язык Фроста, словно маленькая испуганная розовая змейка, высунулся изо рта, нервно облизал губы и снова спрятался.
– Войдите! – сказал он громким, внезапно охрипшим голосом. Дверь открылась, и вошла высокая китаянка в очках с толстыми стеклами. Она забрала письма, приготовленные для отправки.
– Желаю хорошо отдохнуть, господин Фрост, – сказала она.
– Спасибо. До понедельника, – отозвался Фрост. Дверь снова закрылась.
Джерри пересек комнату, обнял Фроста за
– Доверительный счет, Фрости. Который находится в твоих руках. В руках неподкупного, честного человека. Довольно сомнительный счет.
На площади продолжался праздник. На крикетном поле игра временно остановилась. Долговязый подающий в старомодной кепке присел на корточки и старательно подправлял поверхность площадки между линиями. Другие игроки разлеглись прямо на поле и болтали между собой.
– Ты расставил мне ловушку, – сказал Фрост просто, пытаясь приучить себя к этой мысли. – Я думал, что у меня наконец-то появился друг, а ты пытаешься загнать меня в угол. А еще лорд.
– Никогда не имей дела с газетчиками, Фрости. Безжалостные люди. У них нет ничего святого. Ты потерял бдительность. Тебе не надо было так много трепать языком. Где у тебя хранятся документы?
– С кем же тогда отвести душу и потрепаться, если не с друзьями? – возразил Фрост. – Друзья для того и существуют, чтобы можно было с кем-то п о г о в о р и т ь. Рассказать кому-то.
– Вот и расскажи мне то, о чем я спрашиваю. Фрост покачал головой.
– Я христианин, – сказал он ни к селу, ни к городу. – Я каждое воскресенье хожу в церковь, никогда не пропускаю службу. Мне очень жаль, но то, о чем ты просишь, совершенно исключено. Я скорее соглашусь погубить свою репутацию, но не совершу должностного преступления, нарушив тайну вклада. Это знают все. Ты меня понял? Так что ничем не могу помочь. Никак. Мне очень жаль.
Джерри немного приблизился к нему, так что они теперь стояли, вплотную придвинувшись к подоконнику и почти касаясь друг друга плечами. Огромное оконное стекло дрожало от грохота мчавшихся внизу машин. Венецианские жалюзи были красноватыми от покрывавшей их строительной пыли. На Фроста было жалко смотреть, на его лице отражалась мучительная душевная борьба – он пытался осознать, в какую переделку попал.
– Вот что, приятель, послушай, что я тебе предлагаю, – сказал Джерри очень спокойно. – Выслушай меня внимательно. Готов? У меня есть и кнут, и пряник Если ты не делаешь то, о чем я тебя прошу, моя газета тебя ославит. Фотографии на первой полосе, заголовки во всю страницу, продолжение на последней, – ну, словом, все как полагается. «Захотите ли вы купить вторичный доверительный счет у этого человека?» «Гонконг – колыбель коррупции, и Фрости – ее верный слуга». Примерно так. Мы распишем, как вы развлекаетесь устраивая групповуху для круглоглазых в своем клубе молодых банкиров, – точь-в-точь, как ты порассказал мне. Как ты до самого последнего времени имел содержанку и устроил для нее любовное гнездышко в Коулуне и что от этого пришлось отказаться, потому что она была недовольна тем, что ты мало платил. Конечно, прежде чем газета все это напечатает, она проверит все факты, связавшись с председателем правления твоего банка, а может быть, и с твоей женушкой тоже, если, конечно, она будет достаточно хорошо себя чувствовать.
Лицо Фроста вдруг покрылось крупными каплями пота. Это произошло мгновенно: в один момент его болезненно-бледная физиономия была
– Это все из-за выпивки, – сказал он растерянно, пытаясь остановить этот град и вытирая его носовым платком. – Со мной всегда так бывает, когда я выпью. Проклятый климат, здесь просто невозможно жить. Здесь вообще нельзя жить людям. Здесь просто гниешь заживо. Ненавижу все здесь.
– Это был кнут – все плохое, что тебя ждет, – продолжал Джерри. Они все еще стояли у окна, плечом к плечу, как два человека, которые восхищаются открывающимся из окна видом. – А пряник, то есть хорошее, – это пять сотен американских долларов, которые я положу в твою славную потную ладонь; признательность журналистской братии с Граб-стрит (Жарг.: писаки, литературные поденщики; на улице Граб-стрит в XVIII веке жили неимущие литераторы); все остается шито-крыто; и Фрости запросто может сам стать председателем правления банка. Так почему бы не расслабиться и не уступить обстоятельствам, извлекая некоторую пользу? Ты меня хорошо понял?
– А дозволяется ли мне п о и н т е р е с о в а т ь с я, – проговорил, наконец, Фрост, безуспешно пытаясь изобразить сарказм, – с какой собственно целью и для чего именно ты питаешь такой жгучий интерес к этому счету?
– Проблема преступности и коррупции, дружище. Гонконгское звено длинной преступной цепи. Газетчики называют виновных. Счет номер четыреста сорок два. Он у тебя здесь? – спросил Джерри, указывая на сейф.
Фрост сказал «нет» одними губами, совсем неслышно.
– Сначала две четверки, а потом двойка. Где он хранится?
– Послушай, – лицо Фроста выражало одновременно страх, безнадежность и разочарование, – будь другом, окажи услугу, ладно? Не впутывай меня в это. Подкупи кого-нибудь из моих помощников-китайцев, договорились? Так будет гораздо лучше. Пойми, ведь у меня здесь определенное положение…
– Ты же знаешь здешнюю поговорку: «В Гонконге говорят даже маргаритки». Мне нужен ты. Ты – здесь, и ты можешь все сделать гораздо лучше, чем кто бы то ни было другой. Где документы? В кладовой банка?
Н е л ь з я о с т а н а в л и в а т ь с я н и н а м и н у т у, – учили его когда-то, – в с е в р е м я н а д о п о д н и м а т ь п л а н к у в с е в ы ш е и в ы ш е. С т о и т н а м г н о в е н и е п о т е р я т ь и н и ц и а т и в у – u е е у ж е н е в е р н у т ь.
Поскольку Фрост колебался, Джерри сделал вид, что теряет терпение. Своей большущей рукой он взял Фроста за плечо, развернул его, и заставил сделать несколько шагов назад, пока тот не оказался прижат к сейфу.
– Я спрашиваю: документы в банковской кладовой?
– Откуда мне знать?
– Я тебе объясню откуда, – грозно пообещал Джерри, подкрепляя свои слова укоризненным покачиванием головой, так что даже прядь волос у него на лбу заколыхалась.
– Я тебе объясню, откуда, дружище, – повторил он, похлопывая Фроста по плечу свободной рукой. – Потому что если не поймешь, то в сорок лет ты окажешься вышвырнутым отовсюду, с больной женой на руках и с детишками, которых надо кормить, и посылать в школу, и за это тоже платить, и для тебя это будет полная катастрофа. Ты должен выбрать либо одно, либо другое, и сделать это надо сию минуту. Не через пять минут, а прямо сейчас. Мне абсолютно безразлично, как ты это сделаешь, но все должно выглядеть абсолютно нормально, и Натали не должна ничего заподозрить.