Доверие [первый вариант]
Шрифт:
– Я не предполагал, что станет так... Ты ведь и сам не предполагал, что взрыв повторится.
– Так то я...
– Этот взорвется, как ты думаешь?
– детски спросил Ринальдо.
– Конечно.
– И что тогда?
– Откуда я знаю... Откуда я-то знаю?!
И я не знаю, подумал Ринальдо. Все равно как пытаться, заплыв к форштевню, остановить ладонями океанский корабль. А собственно, чем мы занимаемся здесь? Комиссия по останавливанию океанского корабля ладонями...
– Пей, чего сидишь?
– Лопну, - усмехнулся Ринальдо половиной лица.
– А клянчил...
Они
И, наверно, с полчаса они вчитывались в этот ответ и не могли поверить. А потом Ринальдо уткнулся в стол лицом и стал плакать. А Чанаргван, заплетаясь ногами, побрел к бару.
Каждое утро Мэлор просыпался теперь со странным, полузабытым смущением детского счастья, словно в давние дни рождения, когда обнаруживал по утрам невесть откуда взявшиеся у изголовья давно желанные мальчишечьи драгоценности. Не открывая глаз, он предвкушал то новое, что вдруг, волшебно войдет в его жизнь и сделает ее еще богаче и радостней... Так и теперь. Еще в наполненной несуразностями полудреме проклевывалось восторженно ожидание и уверенность в том, что отныне существование имеет какой-то высший смысл и что день начнется с великолепного, долгожданного подарка, с упоительного ощущения новой собственности и с благодарности тем, чьи заботы дали Мэлору этот праздник. Тело томительно млело, мозг медленно выпеленывался из наполненного радугой сна...
Бекки спала, повернувшись к Мэлору лицом, легко касаясь теплым подбородком его плеча. Чуть шелестело ее дыхание, и Мэлор сковался и замер, боясь. Он не смел даже взглянуть, не открывал глаз - а вдруг разбудит. Все три недели он просыпался так и боялся взглянуть, ждал, когда чуть меняющийся ритм дыхания возвестит, что Бекки просыпается сама и что можно смотреть - как сонная детскость, туманящая черты ее лица, тает, отступает и наконец прорывается вспышкой первого взгляда... И он вслушивался, всеми нервами, всей кровью уходил в ощущение терпкой нежности, текшей из прильнувшей к нему сказки, хрупкой, мерцающей сказки щеки и колена.
Потом он вновь задремал, потому что совсем, по совести сказать, не выспался, а потом проснулся, услышав осторожный шепот:
– Бом... а Бом...
Он открыл глаза, и она, увидев, что он проснулся, громко заявила:
– А ну, поднимайся! Морду бить буду!.. Мэлор сладко потянулся и сказал барственно:
– Подайте, голубушка, завтрак мне в постель.
– Чего?
– возмутилась Бекки.
– Я так утомлен...
– Нетушки, нетушки! Давай поднимайся, тоже мне, граф Вронский... Что, опять всю ночь не спал?
– Ну, в общем...
– ответил Мэлор.
– Ты не слышала разве, как я лег?
– Не-а. Знаешь же, как я дрыхну... Проснулась один раз, около трех - ты еще сидел...
– Может быть, - Мэлор балансировал на одной ноге, всверливая
– Над чем теперь-то маешься, горемычный?
– Да над тем же... Новый детектор пытаюсь рассчитать. Понимаешь, ласонька, совсем в ином спектре. Где-то, может быть, даже к нейтрино ближе...
– он протрусил в ванную, открыл кран и стал увлеченно швырять воду себе в лицо.
– Что за песий бред...
– Бекки заглянула в ванную, да так и прислонилась к косяку, глядя Мэлору в голую согнутую спину. Мэлор фыркал, как тюлень, и пускал фонтаны мокрых брызг, они веером рассыпались по всему объему, и если прищуриться, то можно было принять их за некий ореол. Мэлор всегда неаккуратно умывался.
– Ну вот, бред... Моей же ругачкой меня... Мы не то детектируем, понимаешь, не то ловим!
– Он качнулся к полотенцу, успев уронить с носа несколько капель, запихал в него лицо и стал ожесточенно вытираться.
– Понимаю... Синий ты стал весь, под глазами мешки трясутся...
– Что ты понимаешь в колбасных обрезках...
– Мэлор вылез из полотенца - влажный, всклокоченный, действительно с мешками, но не синий, а умильно розовый.
– Я мешочник... Знаешь, кто такие есть мешочники?
– Слышала... какой-то был старый фильм... Володя заходил, просил тебя позвонить, когда проснешься.
– Ой, чего ж ты... А генераторы уже врубили?
– Да, конечно, как всегда. С девяти утра до девяти вечера...
– Зря энергию тратят, псы... Теперь я точно знаю, что зря...
Володя не дождался звонка. Он опять пришел сам, когда Мэлор торопливо допивал остывший кофе, а Бекки сидела напротив и смотрела на мужа, подперев подбородок кулачком.
– Однако, бояре, спать вы горазды, - прогудел Володя.
– А-а! М-м!
– ответил Мэлор с набитым ртом и едва не подавился.
– Не торопись, боярин, жуй радостно!
– замахал руками Володя.
– Я ждать-пождать привыкши... а всё ж, однако, заскучал вельми. Люди бают, взорвал ты в воздух всю энту ихную науку?
Бекки при его словах покраснела и отвернулась.
– Она наболтала?
– спросил Мэлор, поспешно доматывая. Володя кивнул.
– И-эх!
– сказал Мэлор в сердцах и придвинул к себе здоровенную кипу исписанных листов. Володя качнул головой.
– Боярыня-ласонька, я мнением своим полагаю, спятит он у тя вскорости... Посматривай.
– Я посматриваю, - ответила Бекки.
– Так вот, раз уж сам спрашиваешь... Вот глянь. Как я догадался, что декварковые полосы спадаются именно в квадратичный спектр, - я и сам не помню, но потом вышло, что ряд мультипликативных воздействий уходит в нейтринную область, ей-богу! Да что я тебе буду - ты сам смотри, - он стал махать листами перед Володиным взором. Тут Володя поймал Мэлорову руку и, остановив ее, стал смотреть сам, что-то присвистывая едва слышно. На третьем листе он перестал свистеть. Брови его поползли куда-то вверх, затем еще вверх, чуть ли не к макушке, а губы принялись сосредоточенно шевелиться. Мэлор ёрзал, то и дело порывался что-то сказать, показать, ткнуть пальцем, но Бекки его незаметно придерживала, и он лишь увлеченно дышал раскрытым ртом и изощренно выгибал шею, чтобы посмотреть, до чего уже дочитал Володя.