Доверие
Шрифт:
Этот чёртов сон снится ей каждый год, но обычно приходит зимой, когда землю уже плотно покрывает снег.
Алиса накрывает голову подушкой и сильно, до боли в глазах, зажмуривается.
Прошло столько лет, а она так и не может понять, почему их убили, а её, маленького, глупого лисёнка, пощадили и просто ради забавы не натравили собак. Правда, того что было после, Алиса не помнит. Слишком сильно ударилась о землю, а когда пришла в себя, то была уже в доме. Лежала на тёплой и мягкой подушке, а нос щекотал запах каких-то трав.
Слуха касается щелчок
— Проснулась? — заглядывает в проём тот, кто не только спас её много лет назад, но и продолжает до сих пор заботиться.
— С добрым утром, — чуть хрипло отзывается Алиса, пятернёй зачёсывая растрёпанные после сна волосы назад. В теплом свете лампы за спиной волосы дяди отливают золотом. И Алиса прекрасно знает, что такой эффект даёт обильная седина, выбелившая некогда чёрные волосы.
— У тебя ночью температура поднималась, так что решил не будить, — продолжает он, снова исчезая из зоны видимости. — Не знаю с чем это связано, но перекинься, пожалуйста, на всякий случай. А я пока завтрак приготовлю.
Не отозвавшись, Алиса вслушивается в удаляющиеся шаги и откидывает одеяло лишь после того, как на кухне открывается холодильник и что-то гремит.
«Перекинься» — такое простое и понятное слово.
Сев и опершись ладонями о постель, Алиса сосредотачивается, готовясь испытать не совсем приятные ощущения, однако ничего не происходит. Не изменяет восприятие, не накатывают лёгкая боль и зуд…
Алиса хмурится и, закусив губу, прикрывает глаза. Представляет, как постепенно меняется тело. Мать когда-то учила именно с этого начинать, если что-то не выходит. Но всё тщетно. Внутри медленно, но верно поднимается паника, сжимая свои холодные незримые щупальца. Алиса сглатывает вставший в горле комок и расслабляет руки, позволяя себе упасть на постель. Зажмуривается, подтягивая ноги к груди и обнимая колени, да так и лежит до тех пор, пока дядя не возвращается.
Она слышит, как он проходится костяшками пальцев по боковине шкафа, прежде чем заглянуть, но даже не оборачивается. Так и лежит спиной к выходу, тщетно пытаясь перестроить хотя бы уши или пальцы. Хоть что-то… Но у неё ничего не получается.
— Алииис? Что-то случилось?
— Нет, — отзывается хриплым шёпотом, так и не поднимая головы. Сейчас она снова кажется себе тем маленьким, слабым и беззащитным ребёнком, которым когда-то была.
Чуть прогибается, принимая на себя вес ещё одного тела, матрас, когда дядя садится рядом.
— Алиса?
Лёгшая на плечо ладонь кажется неимоверно горячей, Алиса ещё успевает подумать, что он, вероятно, что-то делал в горячей воде, прежде чем её прорывает:
— Я не могу перекинуться, дядь Вась, — шепчет она и едва слышно всхлипывает.
Тихо щёлкнув, перестаёт бурлить вскипевший электрический чайник.
— Давай по порядку, — просит он, заглядывая в лицо. — Когда это началось?
Алиса пожимает плечами. Слёз больше нет, страха тоже. Только глубоко внутри что-тонеприятно царапает.
— Я почти неделю не перекидывалась полностью, — разлепляя спёкшиеся губы, наконец, отзывается она. — Школа, плаванье… Я как-то не задумывалась.
— Было что-то… — он отчего-то сбивается. Поднимается на ноги, потирая колено, и отходит, хромая едва заметно. Алиса хмурится, но ничего не говорит. Только делает зарубку на память: напомнить о лечении. — Что-то незнакомое, непонятное после последнего раза?
— Прививка, на которую ты забыл написать отказ.
— Ты не первый раз её делаешь, Алис, — замечает он, придвигая к себе кружку с чаем и отпивая. — В прошлый раз всё было нормально.
— Я расту, меняюсь… Дядь, не люблю я эти прививки. Понятно, что в какой-то момент мой организм их просто оттолкнёт или вступит в реакцию.
Алиса трёт переносицу согнутым пальцем и тоже тянется к кружке. Голова неприятно гудит и боль медленно, но верно перетекает со лба на макушку и виски.
— Да ещё какая-то левая медсестра делала, — ворчит она, отпивая из кружки. Жмурится, вдыхая любимый запах яблок, которыми тянет от чая. Признаётся тихо: — Неприятная. Табаком от неё пахло так, что меня чуть не стошнило. Даже игнорировать всю эту мешанину запахов не получалось.
На некоторое время в кухне устанавливается тишина. Алиса слушает, как за чуть приоткрытым окном шуршит листвой ветер и всё увереннее накрапывает дождик. Перекатывает воспоминания, словно шарики в пальцах, и неприятные мысли всё сильнее тревожат.
— А что если это вовсе и не медсестра была? Дядь, может они узнали обо мне и поэтому пришли? За мной. Как за папой с мамой…
— Алис…
В звуке собственного имени ей чудится неодобрение: неприятное, острое и вместе с тем тяжёлое. Она вскидывается, готовая отвечать, но дядя не даёт ей и шанса, сам продолжая говорить:
— Ты же сама знаешь, что они действуют грубее. Тебя бы просто загнали при удобном случае и всё.
От не сказанного, но так и повисшего в воздухе: «И меня с тобой заодно» неприятно царапает внутри.
— Но чемоданчик я сейчас принесу. Возьмём у тебя кровь и сравним с прошлым анализом. На всякий случай…
Высокая трава громко шуршит, заглушая все остальные звуки и перекрывая обзор. Алиса какое-то время стоит, рассматривая живую стену перед собой, а потом резко срывается на бег. Ей кажется, что время истекает. Будто кто-то невидимый запустил таймер и он вот-вот отсчитает последние секунды.