Довлатов
Шрифт:
Евгений Давидович Прицкер, кинодраматург
Дмитрий Дмитриев:
Уже в юности Сережа стал планомерно выстраивать и создавать свой собственный образ — образ человека, который везде и всюду производит впечатление. Конечно, в первую очередь этот образ нужно было пускать в ход во время знакомства с барышнями. В особенности это было актуально потому, что денег практически всегда не хватало. Нет денег, зато образ есть — есть шарм, кураж, артистизм. Сережа умел виртуозно пригласить барышню на копеечный кофе с пирожком. В его исполнении такое приглашение могло показаться царственным жестом. Затем он демонстрировал свою начитанность, рассказывал невероятные истории (рассказчик он был великолепный), целыми страницами цитировал стихи Саши Черного и Маяковского, которого очень любил. Какая барышня
Помню, как-то раз Боря Довлатов стал нам с Сережей рассказывать: «У нас в театральном институте учится очень симпатичная девушка — Ира Бурханова. Сейчас она играет главную роль в одном из спектаклей ТЮЗа. Хотите с ней познакомиться?» Мы с Сережей приняли отчаянное решение пойти на приступ.
Ирина Балай:
Я играла в спектакле «Москва — Спутник» в ТЮЗе. Вдруг меня вызывают: «Бурханова (это моя девичья фамилия), тебя срочно вызывают, что-то случилось!» Я сбежала вниз и увидела двух оболтусов, которые, как я сразу поняла, просто хотели со мной познакомиться и для того оторвали меня от репетиции. Конечно, я возмутилась жутко. Сережа мне тогда показался странным: огромный человек с алжирскими глазами и синеватым носом. Заметив, что я смотрю на его нос, он стал прикрывать его рукой. Но Сережу спасло то, что он назвался братом Бори Довлатова. Он мне очень нравился, тогда все студентки Театрального были в него влюблены: Боря считался самым обаятельным и красивым молодым человеком в институте. Я не очень поняла, зачем он ко мне направил своего младшего брата Сережу и Диму, его друга. Но раз эти двое сослались на Борю, отказать им во встрече я не могла. Кстати, Сережа и Дима, которые тогда еще только в школе учились, что-то насочиняли по поводу того, что они студенты. Я им поверила, потому что Сережа выглядел очень солидно. Я даже подумала, что он старше меня, хотя он был, естественно, моложе на несколько лет.
Дмитрий Дмитриев:
На свидание с Ирой мы с Сережей пришли вдвоем, но мне вскоре пришлось уйти. Серега начал нарочито расспрашивать меня о моей девушке Ане: «А что делает Аня? А когда вы с ней встречаетесь?» В общем, Сережа остался с Ирой, но потом их отношения не сложились, и тогда Ира стала встречаться со мной.
Вся эта история, которая потом имела продолжение, была абсолютно в духе Сережи. Ему нужно было показать, что он первый. Кстати, именно для поддержания вот этого своего блистательного образа Сережа стал заниматься спортом. Тогда мы с ним вместе пошли в университетскую секцию по боксу. Владея основными приемами бокса, можно было более уверенно чувствовать себя на улице; для него это было очень важно. Сережа сам никогда не задирался, но мог опрометчиво ввязаться в драку. Если кто-то незнакомый на улице бросал ему какую-то колкость, Сережа никогда не проходил мимо, как это делают многие. Он всегда останавливался и начинал выяснять отношения. В этом смысле он был строптив.
Вера Сомина:
Мне тогда казалось, что Сережа, учась в старших классах, каждый день приходил к нам в Театральный институт. Он ждал брата — они были очень дружны. Сейчас я понимаю, что они были очень разные. Но тогда мне казалось, что они просто близнецы. Я долго не могла поверить, что они двоюродные. Они действительно были очень похожи, и дружба между ними была невероятная. Я не помню, чтобы Борис относился к Сереже как к младшему, они общались на равных. А все же разница, скажем, между студентом и старшеклассником большая. Очень часто после лекций мы наблюдали странную картину: стоит и возвышается большая темная фигура — это Сережа ждет Борю. Боря выходит, тут же на них налетает Леша Герман, и они начинают боксировать где-то наверху, на главной лестнице. Боря очень дружил с Германом, и Сережа проводил довольно много времени в их компании. Это продолжалось и после того, как он поступил на филфак.
Корпуса университета находились в старинной части города. Сочетание воды и камня порождает здесь особую, величественную атмосферу. В подобной обстановке трудно быть лентяем, но мне это удавалось.
Существуют в мире точные науки. А значит, существуют и неточные. Среди неточных, я думаю, первое место занимает филология.
Марианна Бершадская:
Всякий, кто бывал на филфаке, знает, что у нас очень тесно: в наших коридорах на человека приходится примерно один квадратный сантиметр пространства. Поэтому в перерывах между парами все время приходится как-то лавировать в большой толпе студентов и преподавателей. Однажды вокруг меня неожиданно образовалось свободное пространство. Я обрадовалась: не надо никого толкать и пробиваться. Я иду по этому стихийно образовавшемуся пустому пространству, вдруг поднимаю голову и вижу странного человека огромного роста. Он идет мне навстречу, а перед ним все расступаются, и вокруг слышен шепот: «Довлатов!», «Довлатов!», «Это Довлатов!». Это «явление Довлатова народу» было зрелищем потрясающим. Ведь сколько раз мы могли видеть: идут профессора, декан с заместителем, наконец, ректор университета — и никто не расступается. Им приходится точно так же толкаться в нашей толпе. Подобное я еще раз наблюдала, пожалуй, лишь однажды: когда к нам на факультет зашел приехавший в Советский Союз Жерар Филип.
Ася Пекуровская:
Представьте себе великана с обманчивой внешностью латиноамериканской звезды, который скользит по университетской лестнице в поисках приложения своих скромных духовных и физических сил, и тут ему навстречу выплывает хоровод восторженных студенток, проходящих, вроде меня, свой курс наук в университетских коридорах. «Да это же Довлатов. Ведите его сюда!»
( Пекуровская А.Когда случилось петь С. Д. и мне. СПб., 2001. С. 34)
В университете я быстро ощутил себя чужим. Студенты без конца распространялись о вещах, не интересовавших меня. Любой из них мог разгорячиться безо всякого повода. Помню, как Лева Баранов, вялый юноша из Тихвина, ударил ногой аспиранта Рыленко, осмелившегося заявить, что Достоевский сродни экспрессионизму.
К преподавателям я относился с любопытством, но без должного уважения. Вряд ли кто-то из них меня запомнил. Хотя однажды латинист Бобович спросил перед началом занятий:
— А где Далматов?
— На соревнованиях, — ответил мой друг Эля Баскин. (За час до этого мы с ним расстались возле пивного бара.)
— Какой же вид спорта предпочел этот довольно бездарный молодой человек?
— Далматов — известный боксер.
— Вот как, — задумчиво протянул Бобович, — странно. Очень странно… Ведь он совершенно не знает латыни.
Дмитрий Дмитриев:
Я думаю, он выбрал филфак под влиянием Норы Сергеевны. Она долгое время работала корректором и неотступно следила за грамотностью не только на работе, но и в повседневной жизни. Она всегда строго следила за тем, чтобы мы не делали речевых ошибок. Почему он выбрал финское отделение? Наверное, тогда, в отличие от сегодняшнего дня, туда был меньше конкурс.
Лариса Кондратьева:
Некоторые абитуриенты не хотели идти на русское отделение филфака, потому что это казалось страшной тягомотиной. Поэтому отделение обычно выбирали исходя из конкурса. Финский язык тогда, как и сейчас, считался очень полезным. Говорят, Сергей, например, давал какие-то уроки фарцовщикам. Это было, правда, не самое почетное занятие.
Ирина Балай:
Выбор Сережи мне не показался странным. В то время многие пытались самостоятельно выучить финский язык, так что возможность изучать его в университете представлялась уникальной. Ведь финны тогда были единственными иностранцами, которых мы могли видеть. Они обычно приезжали на выходные, и уже в пятницу вечером по городу разносилось: «Финны едут! Финны едут!» Зная финский язык, можно было, например, работать гидом и зарабатывать очень приличные деньги.