Дойти до горизонта
Шрифт:
— Давление упало на тридцать миллиметров. Это опасно? — спрашиваю я у Монаховой.
Она учится на географическом факультете педагогического института и по идее должна разбираться в метеорологии.
— А солнце куда садилось? — спрашивает она.
— Как куда? — не понимаю я вопроса.
— Ну, в тучу или за чистый горизонт?
— Вроде за чистый, — припоминаю я.
— Значит, ветра не будет, — успокаивает меня Наташа.
— Как не будет, он уже есть! — продолжаю тревожиться я.
— Значит, стихнет, — меланхолично утверждает Монахова.
Больше ничего от нее добиться я не могу. На всякий случай стучу ногтем пальца по барометру. Стрелка
— Будем считать, что ветер идет на убыль, — говорю я себе, «сажу» на переднюю растяжку звезду, сверяю курс и начинаю исправно рулить.
Если звезда уходит вправо от растяжки, я поворачиваю плот влево, если влево — возвращаю назад. Технология простейшая. Надо только не забыть раз в тридцать минут уточнять курс. Небесная сфера в час сдвигается на пятнадцать градусов, за ночь может набежать изрядная сумма.
Провожу в уме экспресс-анализ. Итак, чего я боюсь? Моря? Это слишком общее. Море было и день назад, и три, и неделю. И все это время я его равномерно боялся. Отчего сегодня такой всплеск эмоций? Будет шторм? С чего я взял? Из-за показаний барометра? Но тридцать миллиметров — это действительно немного. Усиления волнения? Но иначе и быть не может, мы же вышли в открытое море. Здесь и глубины, и расстояния в сравнении с заливом увеличились на порядок. Тучи? Это уже объективно существующая реальность. Вон она. Но туча в первую очередь несет осадки, шторм много реже.
А дождь для нас — благо, это же пресная вода! Только успевай расстилать под струи тряпки и отжимать их в бак. Получается, я опасаюсь собственных страхов! Это в высшей степени неразумно.
— Ну что, полегчало? — с издевкой спрашиваю я себя. — Вроде да. Все говорит за то, что ночь будет спокойной.
И все-таки, хочу я того или нет, настороженность не отпускает.
Через час словно непроницаемая сфера накрыла море, не просачивается ни огонька. О нашем местоположении можно догадаться только по слуху. Затянувшаяся пауза начала утомлять. Антракт хорош в театре, где буфет разделяет одно удовольствие пополам. Здесь неопределенность томит. Неизвестно, что будут давать во втором действии — фарс или трагедию. Пусть хоть ураган, только быстрее, торопил я события. Зыбь не утихала, продолжая ожесточенно наскакивать на плот. Тошнота то подкатывала к горлу, то стекала обратно в желудок. Пока мне удавалось справляться.
Приемник отбил полночь. Моей вахты оставалось два часа.
«Может, сбросить паруса и до утра лечь в дрейф?» — подумал я.
Но почти сразу же с севера мягко дохнуло теплым воздухом. Я даже на секунду перестал дышать, боясь спугнуть порыв. Снова вздохнуло, шевельнуло волосы у меня на голове, охладило губы и задуло хоть не сильно, но ровно. Плот, почуяв ветер, зашевелил парусами, зарыскал носом по сторонам, отыскивая утерянное направление. Румпель приятно вдавился в ладонь. Схлынуло напряжение. Захотелось петь и вообще заниматься всякими глупостями.
— Курс — зюйд, — негромко скомандовал я, но потом, вспомнив про восточный дрейф, взял поправку:
— Курс зюйд-зюйд-вест! Так держать!
Плот набирал ход. Руль уже было трудно удерживать неподвижно. Ветер продолжал наращивать силу.
«Больше бы не надо, — забеспокоился
Но у стихии были свои, не понятные мне резоны.
— Хватит, дружок, — пытался я решить дело мирно. Но ветер еще наддал. Где-то в эту минуту далеко над материковыми просторами закрутился, набирая скорость, шальной циклон или антициклон. Честно говоря, разницы в них я не вижу. Может, они в разные стороны крутятся? Задел нас краешком своей спирали и, разгоняя, пытается сдернуть плот с курса, вовлечь в свой сумасшедший хоровод…
Мотать теперь стало беспорядочно. Справа накатывала полутораметровая плавная мертвая зыбь, в корму часто и злобно долбились мелкие молодые волны, доставая брызгами чуть не до мачты. Разбуженная команда зашевелилась, растянула полиэтилен.
— Что происходит? — сдержанно поинтересовался Салифанов.
— Пока ничего, — довольно весело ответил я.
— Будет чего — сразу буди, бодрячок! — предупредил Сергей.
Это он, конечно, прихвастнул. Уснуть в такую погоду мог только человек, совершенно не имеющий нервов.
Час спустя ветер сломал направление волн, стал загонять зыбь с кормы, но это было к лучшему. В продольной оси плот в два раза длиннее. Ход смягчился, управление упростилось. Настроение снова пошло в гору. В эту ночь оно прыгало как стрелка барометра — от «ясно» к «переменно» и обратно. Я реагировал на любые изменения в погоде лучше всякого метеорологического прибора. К двум часам море разыгралось не на шутку. Со всех сторон ухали и шипели обгонявшие нас волны. Вахта кончалась, я имел полное право лечь спать. Но, представив, как придется лежать, напрягаясь, вздрагивая от каждого незнакомого звука, я решил протянуть службу еще пару часиков.
Рулил я уже давно стоя, крепко упершись широко расставленными ногами в настил. На груди у меня болтался фонарик, которым я беспрерывно подсвечивал лежащий далеко внизу компас. Курс выдерживал очень приблизительно. Стрелку было невозможно поймать на нулевой отметке. Я ограничивался тем, что старался сделать ее качания в каждую сторону равнозначными. Работать приходилось напряженно, почти не отвлекаясь. В какой-то момент я уловил краем уха сквозь шумы, которые уже воспринимались привычным фоном, незнакомый свистящий звук. Неужели они, мои товарищи, настолько чувствуют себя в безопасности, что хором беззаботно насвистывают попурри, составленное из популярных шлягеров? Они что, в уме повредились?! Я прислушался, пытаясь из многообразия звуков выделить заинтересовавший меня. Но он совершенно не напоминает музыку. Он постоянен в тональности и идет откуда-то сбоку и сверху. Неужели это ветер? Я вслушиваюсь снова и снова. Да. Сомнений быть не может, это ветер, цепляясь за растяжки мачты, свистит свою жутковатую песню. Значит, шторм продолжает усиливаться? Я сказал шторм? Ну вот, я и определил происходящее. Слово произнесено! Теперь я совершенно уверен — это шторм!
От холода — ведь я стоял мокрым на ветру — по моей спине болезненно поползли мурашки. Я ясно осознал, что мы находимся в открытом море. Не на реке, где до берега рукой подать, не на озере — в море! Раньше я это осознавал, теперь почувствовал кожей. Тащит нас ветром в самую середочку. Со всех сторон по полторы сотни километров. Вода — на север, на запад, на юг и восток, а мы в центре. Сто пятьдесят километров — это даже поездом три часа, пешком четыре-пять суток, а вплавь? Я даже ухмыльнулся. Далеко мы уплывем. Десять метров вся дистанция и — пожалуйста — дно, остановка конечная.