Дойти и рассказать
Шрифт:
Именно эту мысль Николай попытался выразить на лице, когда высунулся из двери и проорал в подходящие фигуры единственную грузинскую фразу, которую знал: «Шен-ра, кагиджи?» (Ты что, с ума сошёл? (груз.). Фраза была очень полезной. В те годы, когда на рынках ещё было много грузин, будучи произнесённой после вопроса «Сколько стоит?» она сразу сбивала цену вдвое. Перейдя на нохча, Николай одновременно выхватил из машины уже взведённый автомат, потому что Шалва и пара местных уже орали друг на друга как сумасшедшие. В ту секунду, когда ближний к нему боец вскинул
Впоследствии Николай часто пытался разобрать произошедшее по частям, чтобы понять, кто и что тогда делал, но это оказалось безнадёжным. Память сохранила лишь отдельные стоп-кадры, наложившиеся на совершенно ясное и хладнокровное осознание правильности своих действий. Как эти два факта могут сочетаться друг с другом, было совершенно непонятно – но именно так оно и выглядело при мучительных попытках вспомнить, как все произошло. Один кадр – он давит на спуск, и фигуры мгновенно оказываются залитыми бело-жёлтым светом, которого ещё не было когда он стрелял по водителю принадлежащей теперь им машины. Второй – Шалва молча и сосредоточенно стреляет с двух рук, опершись на открытую правую дверцу машины. Значит ли это, что он смотрел в ту сторону? Тоже странно, но и придумать такое выражение лица, которое он запомнил, Николай сам бы не смог – прищуренное спокойствие и выкидываемые из пистолетного ствола вспышки. Потом – тряска, жуткий удар в левую заднюю дверь – на которой, остановившись много позже, когда совсем кончился бензин, они не обнаружили ничего, никакого следа. Вид круглых ровных пробоин, совершенно бесшумно возникающих в лобовом стекле, справа от самого Николая и над почему-то завалившимся почти ему на колени Шалвой. И только потом включается звук и сквозь утробный рёв захлёбывающегося на максимальных оборотах двигателя слышна далёкая, уже почти безопасная стрельба позади. И то, как стонет молодой стоматолог, запрокидывая голову и ритмично ударяясь затылком в его сведённый узлом живот.
– Шалва, ты как?
Его ответа Николай тоже не смог потом вспомнить.
Восемь
Если бы некий бесплотный дух заглянул сейчас в устье небольшого оврага, с обоих боков завешенного перекрывающимися густыми ветками кустов, он обнаружил бы несколько необычную для данной местности картину. Двое грязных, исхудалых парней лет двадцати с небольшим сидели почти вплотную друг к другу – причём один из них с полным спокойствием держал в руках видавший виды «Калашников», а второй, наоборот, озирался с выражением полного изумления на лице.
– Уф-ф… Блин…
Зелёные куртки на обоих не слишком походили на маскировочные, поскольку там и сям на них еще виднелись стройотрядовские нашивки, изображающие эмблему породившего их института, отношение к соответствующему району, положение в структуре отряда и так далее. Дополняли картину российские «триколоры» на плечах.
– Приснилось что?
Постепенно приходящий в себя, Николай помотал головой и шумно сплюнул в сторону накопившейся во рту слюной.
– Да… Приснилось… Тихо вокруг?
– Сейчас тихо. Пару часов назад ездили мимо, как по Невскому. Машины четыре за десять минут.
– Я долго спал?
– Хрен его
– Спасибо, Шалва. Ох, ёлки…
Николай, приподнявшись, похрустел поясницей, потягиваясь в разные стороны. Спать на голой земле, как выяснилось, не так уж приятно. Но всё равно здорово.
– Ты во сне орал пару раз. Стоматолог-грузин, видимо, соскучился по общению, и он даже не стал дожидаться, пока его товарищ по побегу закончит с шумом сливать лишнюю воду в глубине кустов.
– А ты как бревно спал. Я даже удивлялся. То стонешь и бока щупаешь, а залезли сюда – и вырубился за пять минут. Чего я орал-то?
– Я не понял. Только сейчас вон закричал: «Дед! Дед!». Николай кивнул.
– Дед снился. Мне вообще редко сны снятся, а тут…
– Что говорил?
Шалва перелёг поудобнее, прикрыв рукой от земли замотанный бурой, в потёках, тряпкой бок.
– Не помню. Разговаривали о чём-то. Пять лет уже как умер и всего раза три снился с тех пор…
– Звал к себе?
– Ты что, веришь в такое?
– У нас верят, – серьёзно сказал Шалва. – И я тоже верю. В жизни, знаешь ли, такие штуки бывают, про которые ни в одном учебнике нет.
Лицо молодого грузина показалось Николаю в этот момент совсем не таким юным, каким оно выглядело обычно. Месяцы рабства не слишком изменили его, но как раз сейчас Шалва казался взрослым, осознавшим себя человеком. Вот так можно иногда найти новое в характере кого-нибудь, кого, казалось бы, знаешь уже насквозь.
– Не звал. Просто разговаривали. Знаешь, тепло так… Шалва кивнул.
Они помолчали, лёжа рядом на вымытом давно ушедшей в сторону реки водой каменистом русле овражка. От нечего делать Николай начал разглядывать пистолет, который Шалва положил по правую руку от себя. Повертел в руках, выщелкнул обойму, посмотрел, вдвинул на место.
– Эта полная?
– Да.
На затворе, где-то на треть длины считая от рукоятки, были чётко выдавлены две латинские буквы – «CZ» и цифра «100». Николай немного поразмышлял над этим, но в голову никаких ассоциаций не пришло и он положил пистолет обратно на камень.
– А я куда полный рожок деть успел – вспомнить не могу. Пару раз вроде бы всего на спуск нажал – и всё, все патроны до единого… Странно даже. Мистика. Хорошо, второй не успел пристегнуть.
– От всего сердца тебе за это большое человеческое спасибо.
– Угу. Как говаривал добрый доктор в «Формуле любви». Болит у тебя?
– Сейчас не так.
Шалва поморщился, и вслед за ним поморщился сам Николай.
– Здорово ты меня напугал. Стонешь и колотишься об меня головой. Я тебя спрашиваю: «Ты как? Ты как?», а ты молчишь.
– Ну, ладно… Я испугался просто. Тогда было здорово больно.
– Испугался, ага… Как начал из пистолета хреначить…
– Ладно тебе.
Осторожно разминая бок под скособоченной и пропитанной засохшей кровью повязкой, любитель стоматологии фыркал себе под нос, как недовольный ассортиментом помойки кот. Поправив, насколько это было можно, тряпку, он, разогнувшись, посмотрел на Николая с некоторым смущением.
– Касательное, – сказал он извиняющимся тоном. – Такое и должно болеть, правда?