Дождь над океаном (сборник)
Шрифт:
Журналисты, затаив дыхание, слушали, как я с помощью поставленной прямо на лист бумаги мэра мощной рации военного образца отдаю командирам частей кодированные приказы вскрыть надлежащие пакеты. Советник Фаул истово пялился на меня и беззвучно шевелил губами — то ли повторял за мной команды, то ли молился. Отцы Города и Ответственные Лица сияли.
Вот и все, и больше мне здесь делать нечего. Я повернулся было, но журналисты стояли передо мной, как спартанцы у Фермопил. Раздался боевой клич их племени:
— Интервью!!!
— Минуту, — вклинился мэр, и все затихли. — Сначала я хотел бы сообщить, что господин Гарт избран почетным гражданином нашего
Он громко захлопал, моментально подключились Отцы Города, Ответственные Лица и журналисты. Я снова глянул на Фаула — советник яростно аплодировал, держа перед собой ладони с растопыренными пальцами как дети в цирке. И мне стало чуточку неловко стоять вот так, с кислой физиономией, посреди охваченных искренней радостью людей, но ничего я не мог с собой поделать…
— Интервью!!! — прогремел вновь боевой клич.
И я стал говорить — тихо, медленно, тщательно взвешивая слова. Рассказал о людях, которые здесь погибли, о своем разговоре с Регаром, о том, какое решение я принял и чем руководствовался. Окончив, уставился в пол и сказал:
— Вопросы?
— Вы рассчитываете, что эвакуация пройдет гладко?
— Надеюсь.
— Представляют ли опасность террористы?
— Их раздавят.
И я двинулся прямо на них, они поворчали, но расступились, и тут я, словно на стену, натолкнулся на вопрос:
— Вы не боитесь, что однажды все повторится? Что это только начало?
Его задал седой пожилой мужчина, чем-то выделявшийся в толпе, видимо, настоящий научный обозреватель, а не липовый, которым столь бездарно попробовав прикидываться я. Настоящие научные обозреватели, как правило, — люди серьезные и образованные…
Я не ответил.
— Доброе утро, Анна.
— Доброе утро. Снова ушли ни свет ни заря? Как ваши дела?
— Дела мои кончились, — сказал я. — Баста-финита. Можно уезжать. Или улетать. Или уплывать. (Нужное подчеркнуть.) Одним словом, убираться ко всем чертям.
— Неудача?
— Наоборот. Вовсе даже наоборот.
— Тогда почему у вас такое лицо?
— Ох, Анна… — сказал я. — Иногда и удача нагоняет тоску. В особенности если абсолютно неизвестно, что считать поражением, а что удачей…
Я обернулся на звук затормозившего у калитки автомобиля. Стоял на веранде, сжав толстые перила, а они шли ко мне, великолепные гепарды. Первым браво шагал Лудо-Младо, огромный, пухлощекий, с холеными запорожскими усищами, и его куртка едва заметно оттопыривалась на животе «эльман», как всегда, заткнут за брючный ремень. Кличку-ему дали не зря. [4] Следом шел Длинный Генрих, высокий, меланхоличный, в заветном полосатом галстуке, который он лет восемь надевает, отправляясь на самые рискованные дела, — стало быть, он и нынешнее причислил к таковым, в чем я с ним абсолютно согласен И замыкал шествие Мышкин Мучитель, являвший собой во плоти образ рассеянного молодого гения из фантастических фильмов, — но встань перед ним пяток антиобщественных личностей с ломами наперевес, ломы оказались бы завязаны
4
Лудо-Младо — удалец, сорвиголова (болг.).
Они набросились на меня, жали мне руки и хлопали по спине, потрясая пачкой экстренных выпусков местных газет, с ходу пошли разговоры о грандиозном успехе, будущих награждениях и несомненном триумфе.
И тут, как в плохом романе, зазвонил телефон. Анна, которую они уже втянули в веселье, ушла. С лица Лудо-Младо медленно сползала улыбка. Генрих сосредоточенно обрывал голубые граммофончики оплетавшего веранду вьюнка.
— Господа офицеры, у нее пацан, — сказал я.
— Этот?
— Этот самый. Вы, собственно, зачем навестили сию обитель?
— Приданы в распоряжение на всякий случай, — мрачно сказал Генрих. Вдруг у тебя что-то недоделано и нужны подмастерья.
Вернулась Анна. Я знал, откуда ей звонили и что сказали. Она шла медленно и неуверенно, как по скользкому льду, декабрьскому гололеду, и, когда я встретил ее взгляд, мне захотелось очутиться подальше отсюда, от этого города, где в тысячах домов сейчас плачут или сдерживают слезы.
— Вы ведь можете уехать вместе с ним, — сказал Длинный Генрих. Ни на кого не глядя, вряд ли соображая, что делает, он скрутил в спираль серебряную чайную ложечку и бросил ее на стол. Анна не ответила. Ничего не сказала. Молча смотрела на нас, и под этим взглядом, тоскливым, как фотография юной красавицы на могильной плите, мы тихонько спустились с веранды, тихонечко прошли по дорожке, чувствуя себя людьми, которые были приглашены почетными гостями на свадьбу, а застали, придя с цветами, печальный переполох и покойника в доме. Залезли в машину, и Лудо-Младо погнал по осевой. Я назвал ему адрес Регара. На улицах было пока что людно, но на перекрестках уже появлялись и занимали позиции броневики Чавдара.
Вывернув из-за угла, мы увидели, как тормозит у дома Регара черный «мерседес» и из него в сопровождении двух отлично знакомых мне харь Виконтика и Кардинала-Богохульника — вылезает Дикий Охотник. Видимо, он что-то почуял и примчался разбираться. Это был сущий подарок судьбы. Заскрипели тормоза, и мы высыпали из машины, едва ли не завывая от радости.
Единственным из всей шайки успел сориентироваться Виконтик и припустил вдоль улицы, забыв про оружие. Слева от меня громыхнул «эльман» — Лудо-Младо выстрелил сквозь лобовое стекло в их водителя, и тот вывалился головой вперед в распахнувшуюся дверцу. Мышкин Мучитель занялся Кардиналом, Генрих догнал Виконтика и почествовал его рукояткой пистолета. Мне достался Охотник, но хватило его ненадолго. Из-за угла вылетел привлеченный выстрелами бело-голубой джип, набитый парнями в голубых касках, и мы сдали свою полубесчувственную добычу в надежные руки.
Регара мы отыскали в спальне Алиса, одетая, ничком спала на неразобранной постели, спрятав лицо в сгибе локтя, а он сидел у окна.
— Даниэль, — сказал я.
Он медленно поднял голову, и я вспомнил, где мне приходилось видеть такие глаза, и не раз. В атаке. Когда человек бежит в атаку, и в него попадает пуля и он понимает разумом, душой, что это все, что пришел его черед, но тело не хочет примириться, рвется вперед… Там бывала именно такие глаза.
Он молчал. Лудо-Младо двинулся было мимо меня, но я так посмотрел на него, что он смутился и неуклюже вернулся на место.