Дождь поющего огня
Шрифт:
"По-моему до тюрьмы совсем рядом" - подумал Артемий.
Тяжелая рука в латных перчатках легла ему на плечо.
– Ты еще позавидуешь участи Германа, вонючий колдун.
– Прогремел голос, сильно отдающий железом.
Когда вернешься?
Спросят небеса, -
Какую полночь ты осветишь зрением?
В какую пропасть прыгнешь для полета?
И чьим объятьям нежность подаришь?
12
Холодные камни подвалов не слышат криков героев. Лишь скупой стон между куплетами песни или раскатами смеха огласит полумрак багровых теней, языки пламени в угрюмой жаровне вспыхивают поярче, предвкушая грядущее пиршество.
Если они герои...
Артемий улыбается и сыплет прибаутками при каждом ударе кнута. Палач скалится от напряжения, шунтируя полученную в бою рану раскаленным железным прутом, а его жертва наизусть цитирует сонет Шекспира. Палач ухмыляется, его не проведешь так просто, он печенью ощущает сладость страдания, таящегося за любой маской, в том числе и за маской героя. Вот когда его ремесло превращается в настоящее искусство.
– Славный мужчина, воин, - приговаривает палач нарезая кожу спины ровными полосами.
– Хочешь, я могу и захныкать, предлагает Артемий,- или даже навалить в штаны.
– Не надо, голубчик,- шипит палач,- мне достаточно маленькой дрожи, крохотного подергивания твоего века.
Артемий трясется всем телом и часто моргает.
– Побалуйся, побалуйся, милочек, я видел разные способы борьбы с самим собой. Борись не борись, суть проступит непременно. Как ни кривляйся, а сегодня я поем до отвала. Не хочешь маникюра на ногти или лечебную клизму? Говори, говори, я не стану затыкать твои сахарные уста.
– Настоящего чуда не хочешь? Спросил Артемий.
– Какое еще?.. Попробуй.
– Играть так, играть.
– И Артемий закрыл глаза.
Острый топор опустился на пальцы левой ноги и отскочил с глухим звуком. Палач потряс бородой и резанул ножом по груди, лезвие скользнуло, словно по камню. Дымящийся поток вара смыл со Странника пот. Стальные клинья не поранили кожу. Щипцы, крючья и кувалда не оставили на плоти даже намека на повреждения.
Мастер заплечных дел тыкал горячим штырем в закрытые веки и удивился отсутствию запаха гари. Он нервно хихикнул и забился в угол, таращась на необъяснимое. Порядок его узкого миропонимания рухнул на грязный пол и рассыпался на миллионы кровоточащих, смердящих осколков. Огненный демон танцевал между ним и Артемием.
– Тьфу, тьфу...
– Что, стал суеверным?
– глаза Странника распахнулись.
Палач промычал, что- то невнятное.
Средоточие уступило усталости. Тело Артемия объмякло, голова безвольно повисла на ржавой цепи.
...
Дверь отварилась. Два исполненных важности господина в белоснежных париках и мантиях цвета ночи в сопровождении стражи переступили порог камеры пыток. Медленно
– Артемий Дождь, это ты?
– спросил тот, что полнее и шире в плечах.
– Да.
– Хорошо. Ты признаешься в колдовстве и убийстве с его помощью первого война Города, лорда Германа?
– Признаю.
– Ты смущал народ лживыми проповедями и дурманил умы ловкими фокусами.
– Насчет фокусов, правда, - ответил Артемий, сила по - не многу возвращаясь к нему, голос становился звонче, глаза вернули былой блеск, - а вот на счет дурмана вы переборщили. Я говорил людям правду ...
Судья, тот, что худее и бледнее лицом, показал головой и с видом философа произнес.
– То, что мы считаем истиной подчас оказывается химерой, и едва мы изрекаем подобные мысли, они словно яд разъедают волю человека, побуждая нарушить порядок.
– Глаза тощего судьи загорелись.
– Ты же, ничтожнейший человечишка, призывал к поискам силы, якобы для обретения власти. Верно ли это?
– Верно.
– Единственная власть - власть Бога на небе и царя на земле.
– Звякнули в унисон голоса судей.
– Но и царь - человек. Да и вы, как я вижу...
– Печать господа на делах сего человека...
– Может и на моих делах, если присмотритесь, заметите слезы оттисков...
– Хватить болтать, - отрезал широкоплечий судья. Слушай.
И пришел царь.
...
Жизнь продолжается.
Боль неотступно
Преследует серого зверя.
...
Стоны и крики
Обращаются в знаки судьбы.
Хмурый судья непреклонен.
...
Серые камни пыточных подвалов не слышат плача героев. Только одиночеству дозволено собирать божественную влагу их слез по утерянному смирению.
Под стальным натиском остроты лезвия расступается нежная кожа, освобождается, находящаяся в заточении, боль. Отблески очага мерцают в черных зеркалах расширившихся зрачков.
Боль рвется к власти над настоящим. Ослабленный слух приносит вопрос:
Кто ты?
– Я не знаю.
Покалеченные суставы призывают к оконченности. Предел терпения подступает к горлу комком пылающей тошноты. Хочется уйти, сгинуть, обернуться камнем или подчиниться леденящему страху.
– Откуда ты пришел? Что помогает тебе?
– Это моя Земля.
Ураганы мечущийся боли обрушивают на разум силы разрушения времени.
– В чем твоя власть?
– Моя власть в неведении единения.
– Демон! Демон! Заклинаем тебя...
– В ваших умах ваши демоны.
Падение в багровую пропасть.
– Он все еще жив!
– Воду сюда!
Охлаждение и маленькие шок возвращения.
– Спасибо.
– Заткните этот вонючий рот.
Господи, сколько же уловок использует человек, что бы ни быть самим собой.