Дождь тигровых орхидей

Данилова Анна

– Так это он устроил меня в вашу клинику?

– Конечно. Он всегда беспокоился о вашем здоровье. Но вы, молодые женщины, не цените этого, вы променяли его, Анечка, на человека, который украл у вас все: и Хорна, и дочь, и надежду. Неужели вы не понимаете, что он всегда любил только Ольгу? Не спешите перебивать меня, лучше ответьте на вопрос: почему это я сегодня, вместо того чтобы говорить вам приятные вещи и успокаивать вас, говорю правду? Не знаете? Так вот. У вас, Анна, никогда – слышите, никогда! – не было никакой душевной болезни. Это я вам ее внушил. Представьте, я был долго влюблен в вас, и вдруг у меня появилась возможность видеть вас каждый день. Мне привезли вас, почти подарили. Я бы мог выпустить

вас уже через месяц, вы к тому времени были уже вполне здоровы и физически и душевно. Но я поселил вас в отдельном флигеле для врачей и большую часть времени старался проводить с вами. Вы помните, как мы гуляли по больничному саду, взявшись за руки, как вы рассказывали мне о своих страхах, сомнениях. Так вот, уже тогда, после нескольких сеансов гипноза, мне стало ясно, что не о ребенке вы тоскуете, больше того, материнский инстинкт у вас полностью отсутствует или еще не проснулся. Все дело в том, что вы не смогли смириться с мыслью, что вами пренебрегли, что спасали Ольгу, а не вас. Посудите сами, какая мать смирилась бы с тем, что у нее украли дочь. Здесь Руфинову надо отдать должное, он превосходный психолог, еще в санатории, проводя с вами длинные зимние вечера, он уже тогда понял, что ребенок вам не нужен, что ваша беременность случайна, но может сблизить вас, и у вас появилась надежда на брак, ведь так? Для Ольги же ребенок с каждым годом все больше становился смыслом жизни, вы сами рассказывали мне о том письме, которое она приготовила на тот случай, если снова не сможет стать матерью. И не обольщайтесь тем, что этот ваш блеф помог раскрыть Руфинова, конечно, он догадывался о ваших сомнениях и только ждал случая. Мне известно, что он разыскивал вас, ему было необходимо видеть вас и контролировать каждый ваш шаг, поэтому целый год, пока вы находились в клинике, он не находил себе места и даже, я полагаю, допускал мысль о вашей смерти. Однако обращаться в милицию опасался, оставалось только ждать. Поэтому ваша встреча в кафе, когда вы потребовали квартиру и денег, все расставила по своим местам: он расплатился с вами. Но не стану отрицать, Руфинов, безусловно, питает к вам страсть. Поэтому-то я и посоветовал вам переехать к ним, чтобы вы всегда были рядом и имели возможность встречаться и, конечно, воспитывать свою дочь.

– Зачем вы мне все это рассказали? Вы хотите, чтобы я себя пожалела? Или вы хотите шантажировать меня или Руфинова?

– Боже упаси! Это вы меня вызвали, а не я вас. А разговариваю я с вами так потому, что вы никакая не больная и что все ваши поступки объяснимы и для них есть вполне нормальные, здоровые причины. Ваше поведение более чем естественно, если к тому же учесть ваш характер. Месть – это не болезнь, особенно в той форме, какую я вижу перед собой. Знаете, Аня, я давно собирался сказать вам. Словом, я предлагаю вам стать моей женой.

Шубин достал носовой платок и медленным движением промокнул лоб, затем встал и, подойдя к Анне, обнял ее:

– Вы достойны лучшей жизни. А пока примите от меня вот этот скромный подарок. – И Шубин, волнуясь, достал из кармана футляр, в котором сверкало маленькое кольцо с бриллиантом.

Она сидела не шелохнувшись и была похожа на куклу. Руфинов, которого от услышанного бросало то в жар, то в холод, подумал, что если этот рыхлый, розовый и потный психиатр прикоснется к Анне – которая, кстати, так безвольно и почти механически отдалась сегодня самому Руфинову в Кукушкине, – то он выйдет и ударит его. Анна была внесена в его список собственности и должна была принадлежать только ему.

– Обдумайте мое предложение, но поверьте, вы не пожалеете ни о чем. Я, конечно, старше вас, но зато на шесть лет моложе Исаака.

Когда Шубин ушел, Руфинов вышел из своего укрытия.

– Правду говорят, что психиатры – сдвинутые. – Анна от неожиданности разлила кофе. – Поедем домой. – Борис решительно подошел к ней и схватил за руку. – Еще не хватало, чтобы ты вышла замуж за этого поросенка.

– Знаешь, о

чем я жалею больше всего на свете?

– Знаю. О том, что встретила меня, об этом нетрудно догадаться.

Митя так давил на кнопку звонка, что казалось, будто он хочет вдавить его в стену. Но Вик не открывал. Тогда Митин палец стал играть на всех кнопках, как на баяне, пока дверь не открылась и целый рой возмущенных жильцов не обрушил на Митю поток дежурных ругательств. В этом доме обитали уродливые и откровенные в своих мыслях персонажи, словно сошедшие с полотен Босха, это Мите стало ясно очень скоро, и пока он разглядывал их оплывшие беззубые физиономии, отмеченные печатью вырождения, в воздухе, как хрущ посреди навозной кучи, стоял вопрос, который Митя зримо ощущал и, казалось, мог даже потрогать руками: вы к кому?

– Я к Дорошеву.

И все сразу куда-то подевались, спрятались в свои вонючие норы. Митя, постояв немного перед открытой дверью, перешагнул через порог и постучался в синюю дверь.

– Вик, это Дождев. Открой, иначе я снесу эту дверь, ты слышишь меня?

Послышалась какая-то возня, шаркающие звуки, потом дверь приоткрылась, и он увидел опухшего, заспанного Вика со спутанными волосами, напоминающими сказочный лес, в котором водятся лешие и русалки. Да и сам Вик смахивал на какого-нибудь монстра из фильма ужасов.

– Старик, – Вик поднял голову, и Митя почувствовал запах водки, – я не один, понимаешь?

– Да мне плевать! Ты всегда не один, пусти меня, мне надо с тобой поговорить! Скажи ей, чтобы она оделась, спрячь ее, наконец, в шкаф, но не заставляй меня стоять в этом коридоре и ощущать спиной взгляды твоих бомжей и пьянчуг.

– Нет, ко мне нельзя, нас тут много.

– Слушай, не валяй дурака, а! Какая же ты все-таки скотина! Ты превратил мою квартиру в притон, водишь туда вокзальных девок и сдаешь ее наверняка какому-нибудь мусору. Верни ключи и ответь мне, где Маша. Она была в моей квартире, это я знаю точно, и ты мне все сейчас расскажешь. Как она там оказалась?

И Митя, который никогда в жизни никого не бил, с силой, выбросив вперед руку, ударил кулаком Вику в лицо. Брызнула кровь, Вик осел, кто-то в коридоре закричал, что вызовет милицию. Но Митя бил Вика, уже не в силах себя сдержать. Он видел перед собой Машу и тут же – для контраста – противную рожу Вика. Неужели это он заманил ее туда? И что он собирался с ней сделать? Он сгреб Вика за воротник рубашки, поставил его, стукнув головой о стену.

– Неужели ты не понимаешь, что я могу тебя сейчас убить?

– Я ничего с ней не сделал. Она сбежала, – окровавленными губами проговорил Вик. – Ее там нет.

– Это я и без тебя знаю, свинья! – И Митя, отшвырнув Вика в угол коридора, вышел на лестницу. Его трясло, с руки капала кровь, очевидно, он поранил ее о зубы Вика.

Он вернулся домой. Дымов встретил его улыбкой. Какой он все-таки приятный и интеллигентный человек. Он познакомил его с женщиной, которую звали Ольга, положил ему на тарелку отбивную и жареную картошку, налил водки и, к счастью, не задал ни одного вопроса по поводу его окровавленной рубашки, красных от крови рук и нездорового блеска в глазах. Митя смотрел на себя как бы со стороны и не верил сам в то, что он час тому назад избивал Вика. Он жевал хрустящие кусочки свинины, пил водку, и ему хотелось плакать. Он не слышал, о чем говорили эти милые и добрые люди. И только когда он услышал имя Маша, вилка выпала из его рук.

– Вы о какой Маше говорите?

Ольга, увлеченная разговором с Дымовым, улыбнулась, но улыбка была уже другой, немного пьяненькой, как и сама женщина. Ее взгляд излучал покой, Митя почему-то решил про себя, что именно эта женщина сейчас скажет ему, где находится Маша.

– Я говорю про свою дочь, Машеньку. Вы знакомы с ней?

– Маш много, – насторожился Митя, – а какая именно?

– Какой смешной, правда, Евгений Иванович?! Маша Руфинова. Она, представьте, сбежала из дома с любимым человеком.