Дождик в крапинку
Шрифт:
— Ты отдал папе монету? — спросила бабушка Таня.
— Ну да, — сказал Антон. — Он хочет показать ее нумизмату.
— А знаешь, я помню монеты в полкопейки, — оживился дедушка.
— Были и в четверть, — подхватила баба Таня. — Так на монете и написано: одна четвертая копейки. Дробью…
— И что на такие деньги можно было купить? — заинтересовался Антон.
— Ну конечно, немного…
Все же Антона это удивило. Зачем выпускать монету в пол или четверть копейки, когда можно просто-напросто разрубить копейку пополам и, соответственно,
В дверь позвонили. Дедушка с бабушкой пошли встречать гостей.
Антон тоже выглянул.
Дормидонтов — высокий, худой, в очках с темно-фиолетовыми стеклами, раздевался в прихожей. Гортанный его голос разносился далеко по квартире.
— Доехали почти без приключений. Только в метро вышел конфуз, едва не опоздали выйти.
Ступая неуверенно, двинулся по коридору. Его поддерживала жена. От обоих даже на расстоянии пахло лекарствами.
В свободной руке Дормидонтов нес фигурный футлярчик со скрипкой.
Когда-то Евгений Борисович служил инженером. Побаливали глаза, он не обращал внимания. И однажды утром проснулся слепым. Глаукома, вот как называлась болезнь, лишившая его зрения. Название звучало ужасно.
«Если у тебя начнут побаливать глаза, — поднимая вверх указательный палец, наставлял Антона дедушка, — немедленно надо сказать старшим. И идти к врачу».
Антон об этом все время помнил. Еще он тщательно следил, не появляются ли у него седые волосы.
Однажды мама, рассказывая заказчице про Дормидонтова и историю его слепоты, многозначительно прибавила: «И кроме того, в молодости он седел». Последнее слово она произнесла особенно зловеще.
Остатки волос у Дормидонтова действительно были седыми. Видно, ранняя седина сопутствует глаукоме, сообразил Антон. И с тех пор нет-нет да и устраивал инспекцию своей шевелюре.
Скрипку положили па диван. Дедушка подвел Антона к Дормидонтовым. Старушка ласково погладила Антона по голове, а слепец резко выкинул вперед твердую холодную руку, стиснул его пальцы.
— О, крепкая ручонка!
Дедушка при помощи бамбуковой палочки задернул занавески.
Люстра, светившая обычно вполовину своих возможностей, тремя лампочками, зажглась всеми шестью. Стеклянные трубочки, окружавшие лампы как бы бахромой, празднично заискрились.
— Ну что, прямо будем садиться? — сказал дедушка.
— Да, все готово, — поддержала его баба Таня.
Дедушка и бабушка заняли обычные места. Антона отправили за дальний конец стола — спиной к окнам. Дормидонтовы устроились напротив дедушки, возле пианино.
Евгений Борисович снял страшные очки. За ними скрывались серые, влажные и. казалось Антону, затвердевшие в неподвижности глаза.
Как жить, если совершенно ничего не видишь? Антон даже подумать о таком страшился.
Справиться с едой Евгению Борисовичу помогала жена. Порезала ветчину и направляла вилку. А пирог с капустой он, похоже, так и не распробовал: начинка сыпалась на тарелку, на скатерть, ему на брюки.
— Какие новости
Она и Дормидонтов были членами общества слепых. Странной, по мнению Антона, организации. Довольно часто от общества устраивались экскурсии за город — на автобусах и пароходах. Ездили бабушка с дедушкой (который членом общества не был), ездили Дормидонтовы. Тут и таилось противоречие: зачем Дормидонтову и другим, которые ничего не видят, экскурсии? А с другой стороны, как бабушка, которая и шьет, и читает, могла записаться в это общество? Например, баба Лена, а она видит гораздо хуже бабы Тани, членом общества не являлась…
А может быть, слепых специально перемежали зрячими? А то приходят все в черных очках, с палками… И осуждают всякие вопросы, не видя друг друга… Они ведь даже не знают, кто как выглядит. Зрячие им рассказывают.
— Как дела у вашего сына? — в свою очередь поинтересовался Дормидонтов.
— Все в порядке, благодарю вас, — ответил дедушка.
— Ему поручили очень интересную постановку, — прибавила бабушка.
— Одно время вы говорили, у него неприятности с дирекцией, — монотонно, на одной ноте, продолжал Дормидонтов.
Дедушка едва заметно, краешком взгляда коснулся бабы Тани.
— Творческая жизнь ведь очень непостоянна. Сегодня одно, завтра другое. Но сейчас все, слава богу, благополучно. — И без всякого перехода объявил: — А знаете, Антон сегодня предпринял настоящие археологические раскопки. И добыл интереснейшую монету. Неподалеку от нас снесли дом. Там, где прежде стоял монастырь. И ребята предприняли розыск древней утвари.
— Ну да, правильно, — звонко хлопнул себя ладонью но лбу Дормидонтов. — Конечно, там могут быть интересные захоронения, клады…
— Верно, там и череп нашли, — услышав про захоронения, решился оказать Антон. — Его ученые не взяли, он там валяется…
За столом воцарилась тишина. Возможно, ему не поверили?
— Зубы у него перламутровые, — для убедительности привел он запомнившуюся подробность.
— Ну какими после этого могут вырасти дети! — тоненько воскликнула жена Дормидонтова.
— Хорошо, хорошо, — будто обжегшись, хотя ничего горячего на столе не было, уронил вилку в тарелку дедушка. — Чай, наверно, попьем позже? А сейчас поиграем?
Стали двигать стулья, жена Дормидонтова отомкнула фигурный футляр, обитый изнутри бордовым бархатом, и подала мужу скрипку. Дедушка сел к пианино, откинул крышку. Пальцы его пропутешествовали из конца в конец клавиатуры, от раскатистых басовых нот до слабенького щебетанья даже не птиц — птенцов. При этом дедушка нажимал на медную педаль внизу инструмента и был как бы шофером, вел черную машину пианино.
— Хорошо настроено, — заметил Дормидонтов. Сам он прилаживал скрипку под чисто выбритым, собравшимся складочками подбородком. Скрипка была темно-рыжая, лакированная, благородно поблескивала. Особенно нравился Антону резной завиток в том месте, откуда торчали винтики-регуляторы натяжения струн.