Дозоры слушают тишину
Шрифт:
Впервые он видел так близко от себя и проволочные заграждения, и притихшую деревню на той стороне, и диковинную высокую мечеть, и военный пост, возле которого прохаживался часовой. То, что для всех нас было давно привычным, Пушкарю казалось таинственным и враждебным.
— Вот это да-а!.. — вырвалось у него.
— Что да-а? — переспросил Клевакин, хотя мог бы и не переспрашивать.
— Да все это… — Пушкарь умолк. Пространнее он не умел выражать свои чувства.
— Да, брат, это тебе не Суздаль, — покровительственно произнес Клевакин.
— Не Суздаль, —
Он было подсел к стереотрубе, укрепленной на голенастой треноге, но Клевакин и не думал уступить ему свое место. Он был старшим в наряде, и Пушкарь покорно, с виноватой улыбкой отошел от треноги. С полчаса он топтался рядом, сотрясая помост и довольствуясь обыкновенным биноклем.
— На, посмотри немного, — наконец разрешил Клевакин.
— Спасибо! — обрадованно сказал Пушкарь.
Ефрейтор опять усмехнулся и стал смотреть в тыл, вдоль Кривого ущелья, где виднелся седьмой поворот дороги, ведущей из отряда к заставе.
А то, что увидел Пушкарь при помощи многократного увеличения, изумило его еще больше:
— Смотри-ка, на мечети леса строительные и штукатурка еще не просохла.
— Угу, леса и штукатурка, — не то раздраженно, не то насмешливо подтвердил Клевакин.
— А часовой зевнул…
— И поскреб затылок, — язвительно подхватил Клевакин и сокрушенно вздохнул: — Пропадем мы, братцы, ох, пропадем!..
— Почему пропадем? — не понял Пушкарь.
Клевакин снисходительно помахал рукой:
— Ну ладно, валяй, валяй, суздальский богомаз…
— Я не богомаз, я в огородной бригаде работал.
Клевакин рассмеялся, но тут же замолк, не отрывая глаз от седьмого поворота дороги.
2
Через минуту на заставе дежурный позвал капитана Баринова к телефону:
— Ефрейтор Клевакин, сообщить что-то хочет.
— А что?
— Не знаю, — нахмурился дежурный. — Вас требует.
Клевакин имел скверную привычку докладывать обо всем не дежурному, как это положено, а офицеру. Что ни заметит подозрительное — требует Баринова или его заместителя. Мы недолюбливали его за это, но помалкивали, зная, что начальник прощает ефрейтору многое за верный и меткий глаз. Это он, Клевакин, сумел заметить в темном и узком окошечке мечети наблюдателя, который готовился к переходу границы. И если бы не Клевакин, мы, пожалуй, не схватили бы того голубчика на первом метре советской земли.
— Ну, что у тебя там, Николай? — спросил Баринов, взяв трубку.
— Товарищ капитан, на седьмом повороте прошла легковая машина! — возбужденно проговорил Клевакин. — Наверное, этот… корреспондент едет.
Через десять минут машина въехала в ворота.
Фотокорреспондент оказался высоким человеком с мужичьим рябоватым лицом. Прихрамывая на левую ногу, он шагнул к Баринову и зычно представился:
— Бурмистров!
Мы стояли в сторонке, с любопытством поглядывая на гостя.
Бурмистров даже не соизволил нужным объяснить, где и почему задержался в дороге, а сразу же выложил цель своего приезда: нужен портрет солдата-пограничника
— Так есть у вас хороший парень?
— У нас все хорошие, — дипломатично ответил Баринов. Он был явно разочарован, что требуется только один человек, для обложки, и втайне надеялся соблазнить корреспондента сделать несколько снимков. Но договориться с ним не было никакой возможности. Корреспондент пропустил мимо ушей намек капитана и потребовал уточнить, какой все-таки солдат самый подходящий для обложки?
Наступил весьма ответственный момент. Мы деликатно отвернулись, наблюдая, как заставский кот Васька лениво пересекает волейбольную площадку.
А капитан не задумываясь назвал имя своего любимчика ефрейтора Клевакина. Клевакина?.. Кот Васька мгновенно потерял для нас всякий интерес. Вообще-то подходящая кандидатура, но… Мы с любопытством слушали, как капитан расписывал достоинства знаменитого ефрейтора: и отличный наблюдатель, и задержал нарушителя границы, и награжден медалью, и главное — красавец парень. То, что нужно журналу.
Бурмистров как-то странно хмыкнул, но согласился:
— Хоп!
Дескать, хорошо, договорились. От обеда он отказался. На вымытые полы не взглянул. Наших надраенных пуговиц не заметил. Он хотел до наступления темноты попасть на вышку.
С этого все и началось.
3
А потом Клевакин заметил на дозорной тропе две человеческие фигуры. В одной он сразу признал начальника заставы, а в другой того, из «Огонька»… Кому же еще быть? Навел на них стереотрубу и минуты две смотрел, как они медленно поднимались в гору. Тот, второй, прихрамывал на левую ногу. Через плечо у него был повешен фотоаппарат и еще какой-то кожаный футляр.
Да, они направлялись на вышку. Что ж, так и должно быть!..
Заметил идущих и Пушкарь.
— Смотри-ка, к нам идут.
— Вижу, — отозвался Клевакин.
— А зачем? Фотографировать будут?
— Да.
— А кого?
— Тебя, Пушкарь, — серьезно сказал Клевакин.
— Верно?
Наивная доверчивость этого парня становилась забавной.
— Верно, — подтвердил Клевакин. — Мне начальник по телефону так и сказал: пусть подготовится товарищ Пушкарь.
— Да бросьте!.. Разыгрываете!..
— А что мне тебя разыгрывать? — усмехнулся Клевакин и обернулся к Пушкарю. — Я что-то не рассмотрел, ты бритый?
— Бритый!
«Ну и дура, — подумал Клевакин, — наивная дура. Пропадем мы, братцы, с таким, ой, пропадем».
А Пушкарь и впрямь одернул гимнастерку, приосанился и с повышенным интересом наблюдал, как начальник заставы и его спутник приближались к вышке.
Но, поднявшись на вышку, Баринов даже не взглянул на него, познакомил корреспондента с Клевакиным и сказал, что это и есть тот самый товарищ…