Драгоценность
Шрифт:
Но все эти рассуждения для меня, разумеется, не играли роли. Я рисовала в своём воображении образ молодого человека – возможно, художника, как и я, светлого, возвышенного, вдохновлённого… А никак не банковского служащего с таким взглядом, как будто он меня на атомы мысленно раскладывает. Брр!
Вениамин Аристархович тем временем прошёлся по галерее туда-сюда и вернулся ко мне.
– Яночка, не одолжите ли мне на минутку свой телефон? Мой совсем сел, а нужно непременно сейчас позвонить в одно учреждение.
Мне не хотелось давать ему свой телефон, грызло
– Как же вы узнаете номер?
– Элементарно, в интернете. Это муниципальное учреждение, с общественно доступным номером.
Я вздохнула и протянула ему телефон. Он отвернулся и даже сделал несколько шагов в сторону. В принципе, логично: хоть учреждение и общественное, но разговор-то личный. И всё-таки мне было неприятно. Вениамин Аристархович поговорил всего несколько секунд, а потом сразу вернул устройство:
– Благодарю! А вы во сколько заканчиваете, Яна? Я мог бы подвезти вас до дома…
– О, нет, спасибо! Я ещё долго…
– Насколько мне известно, галерея закрывается через пятнадцать минут.
– Ээ, да, но… мне ещё нужно разобрать новый поступивший товар…
– Может, это сделает за вас кто-то из коллег?
– Нет, к сожалению, нет. Им всем нужно забирать детей из детского сада.
– Понятно. Есть свои недостатки в том, чтобы быть единственной незамужней девушкой в коллективе, да? – он улыбнулся как-то намекающе, будто хотел предложить помощь в исправлении этой ситуации, но больше ничего на эту тему не сказал. – Что ж, тогда увидимся в другой раз. Ваше приглашение на чай ещё в силе?
Не моё! Не моё, а бабушкино!
– Ээ, да, конечно! Когда вы сможете прийти?
Меня как раз случайно не будет дома. Отправлюсь на пленэр или к подруге…
– Пока не знаю, я вам позвоню.
О, нет!
– Надеюсь, вы не против, что я сделал себе дозвон с вашего телефона? Добрым соседям – как без связи?
Вот чёрт! Наглый, беспардонный тип!
– Разумеется, – пробормотала я, едва сдерживая раздражение.
Он наконец ушёл, а я просидела на работе лишние полчаса на случай, если он всё-таки решил меня подкараулить, и вернулась к Лидии Матвеевне уже в полной темноте. Она была явно чем-то взволнована, но оказалось – не моим опозданием:
– Яночка, милая! У меня в семье горе. Умер мой двоюродный брат, Гоша… нам нужно непременно ехать на похороны!
Я тоже мгновенно встревожилась:
– Куда?
– В Белгородскую область, Старый Оскол.
– Так далеко…
– Да разве это далеко? От Москвы одна ночь на поезде…
Я тяжко вздохнула. Во-первых, придётся мотаться по Москве с вокзала на вокзал – возраст Лидии Матвеевны не слишком располагал к таким путешествиям. Во-вторых, наши финансы в настоящее время не так велики, чтобы проехать этот путь с комфортом. А в-третьих, я вообще не могу ехать на поезде: недавно мне исполнилось двадцать, и мой паспорт всё ещё находился в миграционной службе.
– Когда похороны, ба?
– В это воскресенье.
– Но ведь у меня нет документов… помните, я вам говорила?
– Значит, поедем на автобусе, – похоже,
Я же предалась волнению в полный рост. Но Лидия Матвеевна была непреклонна:
– Если ты откажешься поехать со мной, я сделаю это одна!
– Ба, ради всего святого, когда вы в последний раз виделись с кузеном?
За те несколько лет, что мы жили вместе, я, конечно, слышала упоминания про различных родственников, но Лидия Матвеевна ни разу даже не заикалась о поездке в Старый Оскол, и к ней точно не приезжал никакой двоюродный брат Гоша.
– Это не имеет значения, моя дорогая. Там, в его поместье… хранится одна важная вещь. Честно признаться, я почти забыла о ней за эти годы, но смерть дорогого брата… напомнила мне.
– Что за вещь? – нахмурилась я, с трудом представляя, насколько ценен должен быть предмет, чтобы пожилая леди в её возрасте проехала через полстраны на автобусе.
Лидия Матвеевна оглянулась, будто мы не находили наедине в её запертой квартире, и, понизив голос до шёпота, таинственно произнесла:
– Фамильные сокровища!
*Мастихин – специальный инструмент, использующийся в масляной живописи для смешивания или удаления незасохших остатков красок, очистки палитры или нанесения густой краски на холст.
Альбина
Я отвлеклась от невероятно познавательной переписки со свекровью и принялась будить мужа:
– Саань!
– Мм? – бурчит хрипло, но я знаю, что на самом деле спит. Такого ленивца, как мой муж, ещё поискать!
– Да проснись ты!
– Чего такое? – недовольно хмурится, а глаза по-прежнему закрыты.
– Ты слыхал, дядя твой помер? Григорий… или как его там?
– Георгий. Ну и что?
– Как что? Разве тебя не трогает смерть близкого человека?
– Он не был мне близким, я его видел-то пару раз в жизни. Дядя Гоша жил в лесу, как монах-отшельник, а моя матушка терпеть не может сельскую глушь.
– Ну тогда, может, наконец, оторвёшь свою глупую башку от подушки и включишь мозги? Обычно умирающий оставляет после себя наследство…
Саша фыркнул, наконец приоткрыв один глаз:
– Да какое там наследство? Из его хором, наверное, и дров не получится – сырое всё насквозь, мхом поросло. И земля в таких… дубенях, что только на внедорожнике проедешь. Всё это гроша ломаного не стоит, а если на всех наследников разделить, то и ногтя отрезанного. К тому же, единственный, с кем дядя общался в последние лет пять, был Андрюха, магнат наш семейный. Скорее всего, ему всё и отписал старый мразматик…
Я цокнула языком:
– Говорила мне мама: не выходи за него, он туповат малость, да я, дура, не послушала. Алехандро, ну вот объясни мне, как можно быть таким… – с трудом удержала рвущееся с языка резкое слово. – Недальновидным? Почему ты дядю не навещал? Как можно было забросить старика одного в этой глуши? Конечно, теперь этому прощелыге весь куш достанется. Он и так в золоте купается, как Скрудж Макдак, а мы с копейки на хлеб* перебиваемся!