Драгоценности солнца
Шрифт:
— И почему же?
— Потому что это я хотела туда поехать! — с жаром воскликнула она. — В наш медовый месяц я хотела поехать в какую-нибудь экзотическую, прекрасную страну. Я взяла в турагентстве брошюры. Париж, Флоренция, Римини. И другие замечательные места. Мы могли поехать куда угодно, и я была бы счастлива. Но он… он… только и говорил… о… — Джуд взмахнула рукой, не в силах подобрать слова. — О… языковых трудностях, культурном шоке, местных инфекциях. Надо же такое придумать!
Джуд в ярости вскочила со стула.
— Поэтому мы поехали в Вашингтон и часами —
Эйдан и до этого пребывал в изумлении, но от последних слов просто обалдел.
— В медовый месяц вы посещали лекции?
— Общность интересов, — презрительно сказала Джуд. — Так он это называл. — Она всплеснула руками и зашагала по комнате. — По утверждению Уильяма, большинство пар возлагает неоправданно большие надежды на медовый месяц.
— Интересно, с чего бы это, — пробормотал Эйдан.
— Вот именно! — Джуд резко развернулась, ее лицо пылало от праведного гнева. — Духовное единение лучше? Остаться в знакомой среде лучше? К черту! Мы должны были трахаться до одури на каком-нибудь экзотическом пляже.
Эйдан только возликовал, что это не случилось.
— Джуд, мне кажется, ты должна радоваться, что избавилась от него.
— Да не в этом дело. — Ей хотелось рвать на себе волосы, и она чуть не вцепилась в них. Ее ирландское нутро кипело так, что бабушка гордилась бы ею. — Дело в том, что он меня бросил, и это меня сокрушило. Это разбило пусть не мое сердце, но мою гордость, мое самолюбие, а ведь это тоже я!
— Никакой разницы, — тихо произнес Эйдан. — Ты права. Никакой разницы.
То, что он согласился без малейших колебаний, только подлило масла в огонь.
— Теперь этот зануда едет туда, куда хотела поехать я. У них будет ребенок. И он в восторге. Когда я заговорила о детях, он выдвинул кучу возражений: карьера, образ жизни, народонаселение, расходы на образование. И он составил план.
— Что?
— План. Гребаный план, компьютерную схему. Он проанализировал состояние наших финансов, его и мое физическое здоровье, время и усилия, которые мы должны потратить на карьеру в следующие пять-семь лет. Он учел все. После этого, если поставленные цели будут достигнуты, мы обсудим — только обсудим — зачатие единственного ребенка. Но в ближайшие несколько лет Уильям должен сосредоточиться на своей карьере, своих запланированных достижениях и своем идиотском пакете акций.
Ее ярость превратилась в живое существо, рвущее когтями ее грудь.
— Он решал, когда мы заведем ребенка и вообще будем ли его заводить. Он решал, что если все же заведем ребенка, то только одного. И если он согласится на ребенка, то он решит, какого пола должен быть этот ребенок. Я хотела семью, а он пичкал меня схемами и расчетами.
Джуд дышала часто и прерывисто, ее глаза снова наполнились слезами, но, когда Эйдан встал и направился к ней, она отчаянно затрясла головой.
— Я думала, что ему вообще не нужны путешествия и дети.
— С тобой все в порядке. Абсолютно все в порядке.
— Да нет же! — вскрикнула Джуд, и ее голос опять сорвался. — Если бы я была нормальная, он от меня не ушел бы. Я скучная, ему было скучно со мной с самого начала. Всем со мной скучно: моим студентам, коллегам. Моим собственным родителям со мной скучно.
— Глупости! — Эйдан все-таки подошел к ней, взял за плечи, легонько встряхнул. — Ничего скучного в тебе нет.
— Ты меня пока плохо знаешь. Я скучная и точка. — Джуд шмыгнула носом, решительно кивнула. — Я никогда не делала ничего интересного, никогда не говорила ничего остроумного. Все во мне средненькое. Даже мне самой с собой скучно.
— Кто вбил эти мысли в твою голову? — Он бы встряхнул ее посильнее, но у нее был такой жалкий вид. — Неужели ты ни разу не подумала, что твой Уильям с его идиотскими схемами и культурными закидонами зануда из зануд? И если студенты не рвались на твои занятия, то просто потому, что преподавание — не твое предназначение?
Джуд обреченно вздохнула:
— Я неудачница.
— Джуд Фрэнсис, а не ты ли приехала в Ирландию одна-одинешенька, чтобы жить в совершенно незнакомом месте с совершенно незнакомыми людьми и делать то, что никогда прежде не делала?
— Это совсем другое.
— Почему?
— Потому что я сбежала.
Эйдан испытывал и раздражение, и жалость.
— Ты не скучная, а упрямая. Ты могла бы давать уроки по упрямству. Что плохого в бегстве, если твоя жизнь тебя не устраивала? Может, лучше взглянуть на это с другой стороны? Может, ты бежала не от чего-то, а к чему-то новому? К тому, что тебе подойдет?
— Я не знаю. — Она так устала. У нее не было ни сил, ни желания думать.
— Я сам когда-то сбежал. Отсюда. Куда-то. В конце концов я приземлился там, где мне было предназначено. — Эйдан наклонился, поцеловал ее в лоб. — И у тебя все получится. — Он чуть отстранил ее, смахнул большим пальцем слезинку с ее щеки. — Посиди здесь. Мне нужно кое-что доделать в пабе, а потом я провожу тебя домой.
— Нет, нет, спасибо. Я сама дойду.
— Я не отпущу тебя в дождь, в темноте и в таких расстроенных чувствах. Посиди, попей чаю. Я скоро вернусь.
Эйдан вышел прежде, чем она успела возразить, постоял пару минут на лестничной площадке, собираясь с мыслями.
Он честно пытался не сердиться на нее за то, что она не рассказала ему о своем браке. Он серьезно относился к таким обязательствам и потому, что был католиком, и из-за своей сентиментальности. Брак — не игрушка, брак держит отношения.
Ее брак развалился не по ее вине, но она должна была ему сказать. А он должен преодолеть свою обиду, бережно отнестись к ее чувствам и ни в коем случае не растравлять ее незажившую рану.