Драгунский секрет
Шрифт:
— От того, к примеру, много ль у них сабель, не мало ли у нас.
— Если преимущество в нашу пользу — испугаются?
— Я тебе рекомендую подобное слово здесь вовсе забыть. Они не страшатся никого, кроме своего Аллаха. Случалось, горсткой на целые полки нападали.
— Так уж никого и не боятся? Люди ведь — должно бы.
— Ну нет, определенный страх, конечно, имеется — перед сородичами, например. Джигиту легче умереть, чем выглядеть конфузно.
Подобное чувство было знакомо и Алексею (как, впрочем, и всякому совестливому человеку), но к страху это имело весьма далекое отношение.
— И только-то, — протянул Алексей разочарованно, ожидая услышать нечто более существенное.
— Еще, пожалуй, кровная месть их беспокоит.
— Что за невидаль такая?
— Саморасправа. Отмщение за родственников: один убил другого, третий отомстил первому, четвертый — третьему и так дальше… Здесь, брат, на этой почве целые войны разгорались.
— Когда же они останавливались?
— А как весь род изведут, так и кончат.
— Неужели ж, полный род?
— Именно, что так. Случалось, всем аулом от расправы бежали. В чужих краях прятались, дабы выжить.
— А есть ли здесь какая власть?
— Решительно никакой. Чья шашка вострей, тот и своевольничает.
— Дикость, право.
— Разумеется.
— Теперь я понимаю, кому мы тут неугодны.
— Любопытно.
— Как раз тому, у кого шашка вострей. Слабый же чает в нас защиту.
— Верно, друг мой. Вижу, ты и вправду начинаешь разбираться.
За беседой въехали в лес. Жара, испугавшись дремучих зарослей, осталась в долине. Огромный зеленый шатер встретил гостей благоуханьем трав, щебетом птиц, мягкой тенистой прохладцей… но только не безмятежностью.
— Самое ловкое место для засады, — неспокойно сказал Туманов, поглядывая вперед. — Вон в той низине я бы нас и встретил.
Широкая тропа сползала под гору, а через полверсты взбиралась на другую — большая, словом, яма. Авангард колонны уж подбирался к ее краю. Илья Петрович поднял было руку, что б сокрушенно ею отмахнуться. Но тут по рядам пролетела команда: «Стоять. Орудия в голову». Бонжур, хлестнув коня, заспешил к артиллеристам, неся приказ от генерала. Однако живая волна докатилась много быстрей. Тяжеловозы уж выворачивали из строя, заминая широкими копытами молодую поросль. Ездовые с гиканьем взмахнули кнутами, и мощные кони, вздув крупные, как пушечные дула, ноздри, взяли с места в карьер. И тут занялось: грохотанье, лязг, могучий топот, дюжий храп, вскрики солдат, восторженные и одновременно удалые…
— А ведь молодец, наш генерал, — улыбнулся Туманов, провожая взглядом орудия. — Пехоту бы еще флангами пустил, и было б вовсе недурно.
— Да, да, — согласно кивнул Алексей, — пушки ведь глубоко в лес не возьмут — деревья-с.
Илья Петрович состроил восхищенную гримасу.
— Да я смотрю, ты тоже искушен?! Однако, молодец…
От первого пушечного залпа птахи взмыли в небо так высоко, что орлы глядели на них, задрав клювы. От второго — сонные ежи выскочили из нор и бросились в чащу, нагоняя лисиц и волков. От третьего, а следом четвертого —
— Ладно бьют, — радовался Туманов всякому выстрелу. — Теперь бы пехоту пустить, а?
— А?! — переспросил Алексей, слегка оглохнув от канонады.
— Говорю, пехоту бы теперь пустить, — прокричал Илья Петрович.
— Да, да. А я вот думаю, не пора ли уж и пехоту пустить. Как считаете?
— Разумеется.
По рядам вновь пробежала команда, на этот раз громче обычной: «Пехота, в авангард! Рассыпать цепь по флангам!» Бонжур опять не успел доскакать с приказом, а белые гимнастерки уже шагали ему навстречу.
— Право, хорош генерал, — не переставая, восторгался Туманов, — ладно чистит, умно.
— Помилуйте, Илья Петрович, а разве иные генералы плохи?
— Разные бывают, мой друг, разные. Есть и такие, которые о солдатах в последний черед заботятся. Первым делом мнят о подвигах, а какой ценою — уж неважно.
— Разве подвиги — это плохо? Вы же сами давеча говорили…
— Разумеется — неплохо. Однако же, их много, а жизнь солдатская одна. И потом, геройствовать уместно самолично, а когда других касаемо — семь раз отмерь. Ты думаешь, отчего, там, в лесу, к татарам выскочил именно я? Ведь — командир, а значит, должен занимать самое безопасное в порядках место.
— А и, правда, отчего?
— Оттого, что совесть не позволила определить кого-то на верную погибель. Риск был огромен. Что жив остался — это ж, брат, случайность.
— На будущее учту.
— Учти и еще. Если командир не станет беречь живота подчиненных, то они побеспокоятся о том сами. А тогда, брат, — пропало. И на ура никого не подымешь, и за собой не увлечешь. Скажут: ты герой, ты и иди. От таких командиров, к слову сказать, иные солдаты к мюридам переходят. Так-то.
В низине послышались оружейные выстрелы. Алексей встрепенулся.
— Пехота, верно, с татарами сошлась.
— Нет, — покачал головой Туманов, — редко бьют, не цепко.
— Что означает — не цепко?
— Отличаешь ли ты по звуку, когда собака пусто брешет, а когда на чужака?
— Разумеется. В последнем случае — рычит, заходится.
— То же самое и здесь — пусто брешут, для острастки. Если в лесу кто и крылся, так уж отступил.
— Позвольте, как же отступили? Вы ж минутой ранее утверждали, что они никого не боятся.
— Дело тут вовсе не в страхе. Просто упредительным маневром генерал лишил их главного козыря — внезапности. В ней весь успех засады. Они ж проигрывать не любят, считают, лучше уж посторониться, чтоб отыскать более счастливое место. Понятно ли толкую?
— Весьма.
— Да ты и сам в том скоро убедишься, когда пройдем лощину миром. Однако, обнадеживаться не станем, изготовимся, как должно.
На сей раз Бонжур прискакал вовремя.
— Драгунам — в авангард! — крикнул он издали. — Вам надлежит первыми пройти низину.
— Привыкать ли, — сказал Илья Петрович, ловко выхватив из-за плеча винтовку.
Драгуны, как один, повторили его движение. От генеральской свиты, поправляя несуразную папаху, запоздало рысил взволнованный Евграф Аристархович. Казалось, даже морда его лошади имела обеспокоенное выражение.