Дракоморте
Шрифт:
Улыбаясь и тихонько мурлыкая себе под нос, Йеруш нащупал в кармане пузырёк хрустального стекла. Всё это время он ощущал, как пузырёк, даром что легчайший, слегка оттягивает карман, но нащупать контуры было всё равно бесконечно приятно.
Маленькое хрустальное хранилище тайны.
Потом Йеруш, не в силах сопротивляться соблазну, вынул пузырёк из кармана, чтобы снова посмотреть на него — и разве можно было противиться этому желанию?
Здесь, под сенью густой листвы, отблески света на хрустальных гранях были не такими яркими и не бело-синими, как у озера, а лимонно-зелёными. Йеруш
Кстати, где теперь искать дракона?
Как только Йеруш подумал об Илидоре, он наконец осознал, что у пузырька нет пробки. Живая вода заключена в цельный кусочек хрусталя.
А потом Найло услышал впереди встревоженные голоса и мимо него промчались, проламывая кусты, два ошалелых оборотня с окровавленными пастями. Йеруш отпрыгнул, но звери, не обратив на него внимания, убежали прочь. Краем глаза Йеруш уловил блеск светлых волос, как будто подсвеченных солнцем или яркой лампой — мелькнул на границе видимости и бесследно исчез.
Раздираемый самым паскудным предчувствием, Йеруш двинулся на звук встревоженных голосов. Ему бы хотелось ошибаться, но голоса были грибойские.
Глава 34. Придёт серенький волчок
Вскоре после рассвета, едва роса успела просохнуть на листьях калакшми, в дом лекаря-грибойца притащили истекающего кровью чужака.
— Волки порвали, — шептали стражие, сгружая бессознательное тело на больную кровать — широченный пень с углублением, выложенным целебными травами и накрытым бархатистой шкурой олешка-двухлетки. — На северной кромке грибницы лежал. Мы с проутренним дозором пошли, а тут он. Помрёт, видать, а?
Лекарь, подвижный старикан, похожий на высохшее сливовое дерево, шустро зажигал огни в плошках, нашёптывал им что-то, косил серо-стальным глазом на больную кровать.
С первого взгляда на порванного волками человека, в утренней серости, лекарь было решил, что перед ним эльф, из тех, которые частенько приходят со своим товаром в эту часть Старого Леса. Раненый был похож на эльфа. Волосы золотые, волнистые, блестящие, не утратившие своего блеска даже спутанными и грязными, с забившимися в них листьями и сухими травинками. Скулы высокие, чисто эльфские, излом рта — вредный, а нос эдакий тонко-аккуратно-воинственный — словно созданный, чтобы совать его куда не следует. Однако нет, не эльф — человек, через мгновение понял лекарь: из-под волос виднелось обычное человеческое ухо.
— Торговый охранник, видать, — бухтел один из стражих. — В обход башни шли, видать. Там в ночи чего-то творилось.
Чужак лежал недвижимо и тихо, наполнял лекарню запахом крови, псины и смерти. Полотняная рубашка — вся побуревшая, лишь по подолу ясно, что прежде она была серого цвета. Правая рука вывернута в плече, лежит на шкуре олешка, словно отдельная, чуждая вещь. Левое бедро распорото-разворочено, влажно чвякает мясом с подсыхающей коричневой коркой, над правым коленом — покусы, превратившие плоть и штаны в одну сплошную тошно блестящую, бугристую кашу. Короткие полы плаща
— Помрёт, видать, — скорбно твердил другой грибоец. — Совсем волки ошалели се-году. Верно говорит старца Луну: как пришли в Старый Лес жрецы, так раскололась наша жизнь надвое и природа-матерь озлилась, и взбурлила Река Крови. Всё жрецы, жрецы Храма Солнца, что пришли от гномских гор…
— Цыть, — велел лекарь, твёрдой рукой поправил последнюю плошку и шепнул что-то, направляя огонь. Движения лекаря были быстры и скупы, суставы хрупали и поскрипывали, словно старик и впрямь был сделан из сухого дерева. — Поможайте лучше. Рубаху срезать надо, плащ снять.
На пару мгновений лекарь завис над больной кроватью, воткнул свои цепкие серо-стальные глаза в бессознательное тело, кивнул каким-то мыслям.
— Настой спиртянки, резать и шить, кроветворница и дурмина.
Отступил к полкам, что висели как попало на изогнутой стене дерева-дома подле западной двери, зазвенел там склянками.
Стражие вздохнули и подступили к постели. Один потянул было рваную полу плаща и тут же с ойканьем отпрыгнул.
— Она шевелится!
— Руки протри, засранец! — рассердился лекарь. — Куда немытыми до ран полез! Для кого чистотелка в миске на входе стоит?
Второй мужик, пристыжённо втягивая голову в плечи, потрусил к миске, но тот, к которому обращался лекарь, словно и не услышал его слов, а стоял и пялился на человека, лежащего на больной постели. Потом медленно протянул руку и указал на него пальцем:
— Плащ шевелится. Чесслово. Он живой.
Лекарь фыркнул и принялся быстро выставлять-выкладывать на прикроватный пенёк пузырьки тёмного стекла, маленький острейший нож, полированные зажимы, щипчики, изогнутые иглы, катушки с тончайшими нитками из жил плотоядного дерева.
— А когда сюда несли — он просто болтался лохмотьями, — бубнил мужик, всё тыча пальцем в лежащего человека.
Тот не двигался, бесчувственный, безучастный, мертвенно-белый. Лоб его посыпало мелким потом, на горле часто колотилась жилка.
Подошёл второй мужик, стряхивая с рук горько пахнущие капли чистотелки.
— Поможайте или выметайтесь, споро, — сухо бросил лекарь и подступил к бесчувственному телу. — Помирает он. Может, если поторопимся и…
Страшный грохот заглушил окончание фразы, все подпрыгнули, грибойцы завопили, а в лекарню через восточную дверь ворвался утренний воздух, птичий гомон и тощий эльф с горящими сине-зелёными глазами.
— А-а! — закричал он при виде лекаря с ножом.
Лекарь от неожиданности отпрянул.
— О-о! — взвыл эльф, увидев человека на больной кровати.
— Это кто та… — начал было один из мужиков, но эльф ринулся вперёд, и грибойцы попятились, один зацепился ногой за трёхногий табурет, и тот тяжело гупнулся на пол.
— Что тут происходит? — заорал лекарь.— Кто весь этот эльф?
А эльф почти рухнул на умирающего, почти клюнул его в шею, словно намеревался не то загрызть, не то поцеловать, фукнул на забившиеся в рот золотистые волосы и сквозь зубы выдохнул в ухо: