"Дракон и Принцесса" - 2 книга

Данаева Елена Георгиевна

– Да не за что, милая. Всегда к твоим услугам. Странно было бы ожидать от тебя чего-то другого... Ну, мы хоть поговорили и лучше узнали друг друга...

– Несомненно.

– И ты, как всегда, была строптива и несговорчива.

– Как всегда.

– Но у меня есть то, чего к несчастью нет у тебя. И я очень умело этим пользуюсь.

– Я искренне надеюсь, что это не то о чём я подумала! Если это всё же то, о чём я подумала, то ты - пошлый хвастун и мерзкий развратник!

– Хаха! Милая! Я подумал совершенно о другом, но ход твоих мыслей мне безусловно нравится. Как же это по-женски, быть пошлой мечтательницей и развратной мерзавкой, но обвинить во всём мужчину, который о подобном даже не помышлял. Ну, вот сегодня точно не помышлял...

– Ах, Боже мой! Какие мы святые!

– О, нет! Не святые вообще и Боги иногда краснеют, читая мои мысли. Но, не сегодня, детка, повторяюсь...
– и на лету поймал выскочившую в бешенстве из одеяла Валерию. Одним рывком усадил к себе на колени и опять: глаза в глаза. Этот взгляд, в котором она всегда тонула и растворялась... Бесконечно долгий взгляд...Нежный... И что-то там такое... Ещё непонятное, новое... На дне...Как рыбки плещутся

в омуте... И вдруг - почувствовала...

– Гаэто, нет!
– одними губами.
– Не смей со мной так! Я не хочу...
– и ослабла, глаза закрылись. Сильные руки легко подхватили специально для них созданное волшебное тело, подняли, понесли, уложили, укрыли... Очень нежно, любовно провели по непослушным волосам, поправляя вздорную, непослушную прядку... Невесомо пробежали по оголённой руке, трепетно касаясь кожи...

Рядом Гаэто прилечь не посмел - сел у постели, только голову аккуратно у её коленей пристроил и замер. Дышать громко боялся. И был счастлив неимоверно. Потому что его счастье оно вот такое - бесконечно спорящее, своенравное, капризное, непослушное и дерзкое - это когда важно днём по крепости вышагивает, рысьими глазами посверкивает и приказы всем раздаёт. И такое нежное-нежное, ласковое, беспомощное, родное, уставшее, доверчивое, такое любимое и желанное до одури, до дрожи в руках и до спирающего комка где-то на уровне сердца - это когда бегает по комнате в одной смешной, всё открывающей ночной сорочке, наобнимается с тобой пока сонное, и слегка проснувшись - начинает вдруг требовать свой смешной, такой же откровенный халат, воображая себе что его присутствие на её изученном во всех мелочах и подробностях теле, что-то там решит и что-то там замаскирует; это когда прижимается к тебе всем своим горячим трепещущим волшебством, совершенно не заботясь о том, что отвердевшие соски под тончайшей тканью медленно сводят с ума, и голова идёт кругом от её аромата и прикосновения губ к пылающей коже; это когда просит так возбуждающе откровенно то, что и так принадлежит только ей одной, расплавляя и без того размягчённые до невменяемости органы осязания, обоняния, вкуса и какие ещё там есть?
– все в общем какие есть расплавляет; одновременно с этим приводя в необыкновенный тонус и другие, так сказать, живые, человеческие, сугубо мужские, так сказать органы и приходится вспоминать, и тут же в срочном порядке применять на практике все учения о контроле над телом; это когда буквально душит сумасшедшая необузданная огромная нежность и распирает изнутри чувство, которое прекрасно во все времена и заставляет летать даже самых приземлённых индивидов, даже самых бездушных Теней, лучших в выпуске, между прочим, но назвать его, чувство это - этим индивидам страшно, но тем не менее, при всём при этом оно именно так и называется - Любовь, и страшно вам или нет его это вообще не волнует... И от этого всего вместе взятого, необыкновенно хочется целовать украдкой капризные пухлые губы и млеть от счастья сидя у постели, очень удобно, кстати, пристроив голову у любимых коленей, и бояться громко дышать, и каждые три минуты вскидывать счастливые глаза, чтобы любоваться и любоваться тихо дрыхнувшим, сопящим счастьем... Пусть оно поспит. Ему надо. Оно бесбашенно, беременно и потому неосознанно бесстрашно. У него такой тяжёлый и непростой день начнётся завтра. С такой же странной, очень непростой, запутанной и местами рискованно-опасной жизнью. У такого сумасшедшего счастья и жизнь такая же... И Тень, впрочем, тоже. Соответствующая.

После той первой, неудачной и спонтанной, а значит плохо продуманной и организованной вылазки в поисках Бласа, она окончательно и бесповоротно полюбила мужской костюм, французскую косу, мягкие замшевые сапоги до паха, стратегическое планирование и тактическое наступление. Всё это теперь надевалось и заплеталось сразу же, с момента пробуждения, а планировалось и разрабатывалось тщательно, и заранее. Также появилась новая, пугающая всех по началу привычка спускаться в кухню по ночам, или рано-рано утром, пока все спят, если ночью не получилось, и готовить какие-то непонятные кушанья, печь какие-то пирожки и булки с тёртым сыром и зеленью, заваривать воняющие на весь замок травяные чаи и с упоением поглощать всю эту снедь, блаженно улыбаясь. Ещё, шокирующая всех в первый момент, новая манера размышлять и сосредоточенно уходить в себя всерьёз и надолго - сидя с ногами в специально притащенном в кухню из самой дальней башни огромном кресле, старательно записывать что-то в какую-то странную книжечку какой-то странной палочкой, напевая себе под нос незнакомый странный мотивчик, который потом подхватили все - начиная от младшего поварёнка и заканчивая последним дозорным Восточной, продуваемой всеми ветрами, площадки. Также, новоприобретённая манера бесшумно передвигаться и неожиданно появляться из тёмных коридоров нежилого крыла замка, со странной кривоватой улыбкой на сахарных устах, заставляла многих вздрагивать и часто оглядываться. Как ни странно, но постепенно эту манеру быстро усвоили и усовершенствовали сами же вздрагивающие жители крепости. За что получили от миледи ласковое прозвище "Крадущиеся вы мои!" или "Черепашки мои, обожаю!". Кто это или что это - никто понятия не имел, но все были довольны ими быть. Безумная любовь к красным полосатым яблокам, которые поглощались в неимоверных количествах, причём всегда и всюду в шок никого ни повергала. Все домашние наоборот украдкой прятали счастливые улыбки и везде, где только могла появится любимая беременная донна, распихивали эти самые яблоки. Помытые и натёртые до блеска. Чтобы никаких бактерий. Кто это такие, никто не знал, но если миледи говорила, что они редкая мерзость, значит их быть просто не должно. И точка. Смерть бактериям!

Почему-то любимым местом бесконечного паломничества всех домочадцев теперь стала кухня. Все совещания и военные советы проводились исключительно на кухне. Причём миледи могла жарить или печь свои какие-то особенные очередные пирожки, тут же их есть, кормить ими всех желающих, рассуждать с набитым ртом о тактике и стратегии, и осуждать неэффективность "немецкой свиньи" на Чудском озере и тяжести несбалансированных

доспехов, хотя поскольку народ не пуганный можно и попробовать. Также интересно было наблюдать, как она рисует на столе обильно посыпанной мукой эту самую "свинью" и тут же рядышком "римскую черепаху", и мужчины кивают головами, понимая, что в принципе, народ и "черепахами" не пуган - можно попугать. По всей крепости очень быстро разнеслось что Суворов - Бог, Кутузов - Бог, Жуков - вообще два раза Божественный, что на них молиться надо, а вот Наполеону и Гитлеру - нет!
– нельзя ни в коем случае, потому что руки у них короткие. И все молились новому Божественному пантеону, прося о победе и о скорейшем освобождении любимого господина. Кухня стала рассадником просвещения. Туда с утра стремились все кто хотел просвещаться, тщательно изображая, что у них - ну, просто страшно-неотложные дела на кухне, а вы что подумали? Скоро из уст в уста стало передаваться, что "Окей!" - это значит всё отлично, "Гитлер-капут!" - значит, что всё накрылось медным тазом, а "Хенде-хох!" и "Предъявите аусвайс!" - это значит будь бдительным, кругом вражеская разведка, несанкционированная прослушка, засланные казачки и жёсткий троллинг. А жёсткий троллинг - это розыгрыш, прикол, создание ажиотажа, паники и ненужных эпик-фэйлов. А когда у страшных Теней какой-нибудь смертник тихонько спрашивал, что такое собственно - эпик-фэйл, и они закатывали глаза и складывали руки калачиком на груди, всем тут же становилось ясно, что эпик-фэйл будет именно сейчас.

От Зака вся крепость уяснила, что "паркур и прочий фитнес" - это в здоровом теле - здоровый Дух! И надо быть Безупречным Воином, двадцать раз сказано уже. И что Смерть у всех Воинов за левым плечом, ждёт и дышит в затылок. И что Дон Хуан - его Бог, а Кастанеда - его Божественный проводник, и что вообще надо всем, буквально каждому практиковать сталкинг и заниматься физкультурой, блин. И вся крепость сходила с ума от любопытства и не спала ночами мучаясь над вопросом - сталкинг, блин, это что? А физкультура, блин? Потому что все хотели его практиковать, ей заниматься и молиться Дону Хуану, потому что чувствуется - он истинный аркадиец, а чисто аркадийских Богов вообще никогда не было в природе, а тут вот оказалось есть!

От Мигеля все уяснили, что самое лучшее сражение - это которое не состоялось, но в этой фразе речь идёт не об уклонении - то есть избежание боя, а о высшем мастерстве в бою - когда побеждаешь противника не прибегая к физической силе. И что есть, оказывается искусство и величайшее мастерство - дипломатия и информационная война, называются. И нужно понимать разницу между грамотно выстроенным диалогом и просто мордобитием, и посыланием оппонента на известную гору. Все тут же начали понимать и улавливать эту разницу. И безмерно уважать Мигеля и втихаря молится на него. Потому, как истинный дипломат. Мало таких людей, особенно в Аркадийском Королевстве, тут как-то больше любят именно мордобой и походы в горы. Отсталые, совершенно никакого просвещения, что уж поделать!

И когда он компетентно утверждал, что нечего раньше времени горячку пороть и фантазировать секс втроём, а нужно просто дождаться прибытия дипмиссии от кочевых племён, дождаться приглашения ко двору, а самим до этого момента наращивать потенциал, разработать кризисные варианты, усилить разведку, участить взбросы инфы, ужесточить троллинг и не жевать сопли, а каждую секунду быть готовыми уйти в автономное плавание, все мысленно падали ниц, целовали его следы и хотели попробовать и оценить - что же это такое - секс втроём?

Больше всех удивил, вызвал экстаз и всеобщий оргазм (народ в крепости начал активно пользоваться продуктами кухонного просвещения) так это - Гаэто. Вот уж никто от него ничего подобного не ожидал. Обычно на всех совещаниях, военных советах и брифингах, правда без присутствия прессы (бесценные слова Зака, впоследствии вихрем разлетевшиеся по замку и крепости) он был молчалив. С огромным аппетитом трескал выпечку миледи, при полном отсутствии такта требуя и требуя от неё добавки, на что Божественная не скупилась. Улыбалась и подставляла ему очередную плошку с пирожками, сопровождая свои действия ёмкой фразой: "Лопай, брюхо твоё ненасытное!". На все глубочайшие высказывания великих умов, морщил лоб, нос, прегадко ухмылялся, иногда хохотал в голос и бил себя рукой по накачанной ляжке. Исподлобья посматривал на миледи. Из под спутанных чёрных кудрей следил за её передвижениями по кухне. Иногда навязчиво. Иногда нагло. Иногда смотрел на неё, словно хотел съесть. Иногда подходил к ней, брал её на руки, усаживал в её любимое кресло и приносил госпоже миску с фруктами или с супом или с творогом. Иногда вставал, садился подле её коленей, устраивал свою голову на них и ждал, когда она начнёт перебирать его волосы. Тогда он закрывал глаза и ничего не видел, и не слышал. В общем и целом был дьявольски занят всегда. Однажды он притащил музыкальный инструмент очень похожий на ситар и тихонько сидел в своём углу, ненавязчиво перебирая струны, извлекая волшебные звуки. Понятно, что все перестали думать о стратегии и тактике, а с упоением слушали божественную музыку. Госпожа, уютно устроилась в своём кресле с ногами, как она любила, и пристально смотрела на свою персональную Тень. Он подошёл, почуяв призыв, сел подле неё и стал играть! О, Боги! О, Суворов! О, Величайший Кутузов! Дважды Божественный Жуков! Солнцеподобный Дон Хуан! О, наша Божественная Госпожа! О, Несравненный Мигель! О, Величайший Новейший Божественный Пантеон! Как же он играл! Он не играл... Он совершал акт Любви... Он любил через ситар... Он любил всей Душой, порхающей между его пальцами и струнами... Он совершал величайшую Магию и Волшебство... Он жил Любовью... И вдруг он запел. Эротичным, сексуальным с хрипотцой баритоном:

Положи меня, как печать, на Сердце твоё

Как перстень, на руку твою

Ибо крепка, как смерть, Любовь

Люта, как преисподняя, ревность

Стрелы ее - стрелы огненные

Она пламень весьма сильный.

Большие воды не могут потушить Любви, и реки не зальют её.

Если бы кто давал всё богатство дома своего за Любовь,

То он был бы отвергнут с презреньем...

– Песня Песней Царя Соломона... Обожаю её...
– слегка осипший голос божества.
– Ещё...
– и запустила свои пальцы ему в волосы. И всё. Он тут же стал Богом. Очередным.