Дракон из Трокадеро
Шрифт:
«Если он будет чесать языком с каждым встречным, я застряну здесь не на один час», – подумал Туретт и, чтобы остаться незамеченным, стал наблюдать за маневрами небольшой парусной шлюпки.
Виктор снял шляпу перед элегантной пожилой дамой, которая что-то вязала, усевшись на складном стульчике перед своим лотком, затем перемолвился парой слов с рыжим типом в рабочей блузе, всклокоченная борода которого придавала ему сходство с сапером Камамбером [62] .
«Все треплется… Шлюпка уплыла,
62
Сапер Камамбер – герой комиксов Кристофа (настоящее имя – Жорж Коломб, 1856–1945), действие которых разворачивается во время франко-прусской войны.
Теперь книготорговец пожимал руку здоровенному верзиле с непомерных размеров ступнями. Тот показал на серый шарик, медленно двигавшийся по асфальту и положил перед ним листочек салата.
До слуха Туретта, стоявшего в двух шагах от них и глядевшего на мост Искусств, донеслось объяснение:
– Камилла страдает от этой ужасной погоды, поэтому я взял ее с собой на работу. Мне приходится целыми днями просиживать в ожидании, хотя никакой прибыли с этого я не имею.
– Но ведь черепахи не страдают от жары! – ответил на это книготорговец.
– Камилла, как и клиенты, ее терпеть не могут, так что не я первый, не я последний.
– Черепаха по имени Камилла! Сборище идиотов какое-то! – прошептал Туретт, внимательно изучая окаменевшие ракушки в песчанике парапета.
– О предыдущей работе не жалеете? – спросил книготорговец. – Если бы вы остались квартальным комиссаром, то вместе с Камиллой могли бы наслаждаться прохладой.
– Мы задыхаемся в четырех стенах, в то время как здесь – настоящая жизнь! Куда собрались, господин Легри?
– На Выставку. Я бы с удовольствием взял велосипед, но ума не приложу, где его можно было бы оставить, так что приходится пешком. К тому же физические нагрузки пойдут мне на пользу, а то я уже стал покрываться плесенью.
– Этот бездельник таскает меня за собой по всему Парижу! – злился Робер Туретт, обливаясь потом и мучаясь от жажды.
При виде возведенных на берегу Сены дворцов он наконец понял цель всей этой экспедиции.
– Возвращение к возбужденной публике, – в отчаянии подумал он, прокладывая себе дорогу в заполонившей улицу Наций толпе.
Тяжело ему было следить за этим чертовым книготорговцем, тем более что тот уже сошел с движущегося тротуара и размашисто зашагал в сторону Эйфелевой башни.
Глава десятая
Вечер того же дня
Айрис казалось, что она даже помолодела в фиакре, катившем на улицу Сен-Пер. Благодаря Эфросинье, оставшейся этим вечером с детьми, она получила свободу. Сколько же времени она просидела взаперти в квартире с Артуром и Дафной, которая шла на поправку? Она упрекала себя за то, что поставила крест на мечтах о приключениях, и решила больше не мириться безропотно с этим чуть
Затем мысли женщины вновь вернулись к задуманной ею сказке. Она назвала ее «Первый день каникул». В ней речь пойдет о переживаниях школьной губки, высыхающей на дне мусорной корзины и мечтающей увидеть море. Пес освободит ее из заточения, крышка распахнется, сыграет роль катапульты, вышвырнет губку в сточный желоб, где ее увлечет за собой поток.
Айрис принялась что-то черкать в блокноте, от толчков фиакра рука ее время от времени соскальзывала, но женщина не обращала на это никакого внимания.
«Я пью! Я пью!» – радовалась губка, наливаясь влагой.
Ей встретились бумажный кораблик, два окурка и палочка от леденца. Она их обогнала, в восторге от того, что ей удалось вернуть себе первозданную чистоту.
Но что это за грохот? Ее вдруг захватил поток и безудержно понес вниз.
– Где я? – спросила она, увидев над собой огромные, вытянутые в длину суда.
– Ты на канале! – крикнула ей чайка.
– А как называются эти барки?
– Это не барки, а баржи, невежа!
«Продолжу вечером или завтра утром», – пообещала себе Айрис, расплачиваясь с кучером.
Когда после закрытия лавки Таша позвонила в квартиру матери, то сначала даже не узнала молодую женщину в расширяющемся книзу платье в талию с мягкими оборками и корсаже со стоячим воротником, пригласившую ее войти.
– Айрис! Ты выглядишь просто шикарно! Поможешь мне вместе с мамой одеться, а то я все вещи запихала в сумку и одной мне ни за что не справиться.
Тут появилась Джина, на ней было болеро из тафты с прямым отворотом и бледно-голубая, с сиреневым оттенком, парусиновая юбка, отделанная кружевами.
– Что за вид, дочь моя! А все потому, что ты напрочь отказываешься носить корсет, – вздохнула она, внимательно присматриваясь к Таша, напялившей на себя первую найденную в шкафу одежку.
– Ты же знаешь, это орудие пыток врезается мне в ребра, ненавижу, когда у меня на груди от него остаются красные пятна.
– Да, это действительно больно, особенно в такую жару, – поддержала ее Айрис. – Недолго и в обморок упасть. Какие же мы дуры, что уступаем капризам мужчин. Даст бог, в один прекрасный день нас избавят от этой власяницы!
– Портниха все тебе прислала? Подгонка прошла удачно?
На каждый этот вопрос Таша утвердительно кивала головой.
– Давай примерь.
Таша прошла в спальню и залюбовалась висевшей на стене гравюрой на дереве работы Тории Киёнага, вставленной в рамку из красного дерева.
– Не тяни, времени уже много, – пожурила ее Джина.
Таша надела на безымянный палец золотое колечко с камушком цвета морской лазури. Затем открыла ридикюль и извлекла из него пару ажурных перчаток.