Дракон не спит никогда

Кук Глен Чарльз

Юридические формальности Зала Решений подавляли. Вахтмастер надеялся, что судьи не найдут повода его допрашивать.

Зал Решений открыли впервые за много десятилетий. Обожествленные сошли с экранов и приняли вид голографических масок.

В отсеке свидетелей, кроме вахтмастера, были еще крекелен (выжатый досуха группой разведки и расследования и неподвижный, как картофелина), солдатка, которая его поймала, командир ее батальона, несколько граждан Нижнего Города Шолот Варагоны, шкипер Тиммербах, Магнас и директор Оттен. Лицом к ним на одиноком приподнятом троне восседала

аватара Обожествленного Кола Мармигуса, формального повелителя «Джемины-7». Истинной же властью обладали Диктаты, чьи два трона стояли ниже трона Мармигуса по обе его стороны. Главная функция Мармигуса состояла в наблюдении за ежегодными выборами этой пары, которая правила Стражем.

Что существенно, один из тронов Диктатов был пуст. Ханавер Стрейт предпочел занять место Военачальника – на центральном из трех тронов ниже тронов Диктатов. Он явно не желал придерживаться объективности Диктата.

Ряды тронов по обе стороны Зала были заняты Обожествленными. В этот раз третий вахтмастер впервые увидел их всех вместе.

Сколько их! Сотни и сотни… Да, за тысячелетие было время для множества обожествлений.

Взгляд третьего встретился с глазами солдатки, которая изловила крекелена. Она пребывала в смущении и скованности.

Церемония в честь властителей окончилась. Обожествленный Кол Мармигус встал с места.

– На нас тут свалилась куча хлопот. Давайте побыстрее с этим разберемся, чтобы перейти к более веселым делам.

Вахтмастер был шокирован. Мармигус и при жизни был развязен и непочтителен, но в официальном расследовании необходимо соблюдать достоинство!

– Во-первых, разберемся с крекеленом. Закон здесь недвусмыслен. Эти чертовы твари признаны бесполезными. Единственное, что мы можем сделать, – ликвидировать его. Однако Военачальник подал прошение оставить его в живых. Ему, быть может, удастся использовать крекелена против тех, кто его выпустил. Есть возражения? Нет? Военачальник, забери свою скотинку.

Сила Ханавера Стрейта была велика. Его выбрали Диктатом еще при жизни, и сварливые Обожествленные тогда даже не пикнули.

– Второй вопрос. Куда девать шолотский тревеллер «Искатель славы»? Разведка и расследование вкупе со СТАСИСом не могут состряпать дело, чтобы его задержать. Шкипер просил о снятии карантина.

Третий вахтмастер рывком стал по стойке «смирно», щелкнул каблуками и выбросил кулак в воздух.

– Капитан-лейтенант Хагет?

Военачальник снизошел.

– Обожествленные сэры! Признавая, что не обнаружено ничего конкретного, я тем не менее желаю высказать настоятельное мнение, что на борту тревеллера есть что-то очень подозрительное.

Тиммербах выругался.

Военачальник обратил к третьему вахтмастеру благосклонную улыбку.

Интуиция его не подвела.

Остальные же глянули на него так, будто он был подсадной уткой Военного экипажа.

– Что именно вас беспокоит, капитан-лейтенант? Негуманоиды?

– Да, сэр.

– Разве документы у них не в порядке?

– Те, что есть, – безупречны. Но их чертовски мало.

– Именно так! Спасибо, капитан-лейтенант.

Военачальник продолжал говорить, но третий вахтмастер его уже не слышал. Отсек

свидетелей накрыло, как подушка, молчание.

Тиммербах продолжал костерить судьбу вообще и никого конкретно.

Казалось, что Военачальник что-то бесстрастно утверждает вопреки сопротивлению Обожествленных. В этом зрелище не было смысла. В электронном мире споры решаются за пикосекунды.

Правда дошла до него, когда двое типов из службы безопасности корабля вошли в зону молчания забрать крекелена. Военачальник и Обожествленные, крекелен и свидетели – все это было лишь частью представления для медленных биологических умов. Если хоть кто-то из экипажей смотрел.

– Сэр?

– Да?

Сердце нырнуло вниз. Еще несколько типов из службы безопасности.

– Военачальник хотел бы видеть вас у себя в каюте. Не будете ли так добры проследовать за нами?

10

Симон Трегессер оттолкнулся, проехал в своей закрытой персональной гравитационной капсуле через весь обширный информационный центр генерального штаба и повис в воздухе за спиной Лупо Провика. Он увеличил разрешение своих искусственных глаз, но все равно не мог понять, что заинтересовало стратега.

– Свежие данные, Лупо?

В чертах Провика, когда он повернулся, мелькнул намек на крайнее раздражение, но тут же его плоское лицо в обрамлении имбирного цвета волос приняло обычное безмятежное выражение. Этого человека выдавали только серо-голубые глаза, твердые, как алмазные буры.

– Только что сошла новая орудийная платформа. Мы начали качать разведданные.

И без званий и титулов. Лупо не произносил их никогда. Ни от кого другого Симон бы этого не потерпел. Но преданность Лупо не надо было вынуждать или оплачивать монетой террора. Провик был с ним всю жизнь. Провик задумал тот гамбит, которым Симон избавился от отца – тирана и садиста. Провик нашел те тонкие ловушки в планах Валерены, которые просмотрел его собственный гений. Как телохранитель Провик ошибся только однажды. И это никогда не прощающий Симон ему простил.

Он не понимал Лупо Провика, но охотно использовал и даже любил его – на свой странный манер. Лупо был таким храбрым, беспощадным, бессовестным и талантливым, каким воображал себя Симон Трегессер. И он не представлял угрозы. В защите он один раз допустил промах. В нападении пока что был непобедим.

Более всего Симон ценил тот факт, что Лупо не боится кораблей-Стражей. Такое мало о ком можно было сказать.

– Что-нибудь интересное?

– Все стандартно. Выглядит как древний Страж. Ничего, на что стоило бы обращать внимание.

Провик пытался создать модель передвижения Стражей. После многих лет работы он мог предположить местонахождение шести из них с вероятностью половина на половину.

Трегессер, слегка разочарованный, отплыл в сторону. По дороге выругался в адрес бота компьютерных техников-хтраэльцев.

Чужаки! Всюду чужаки Извне! Главный штаб ими просто кишит. Но невозможно найти людей, у которых хватило бы духу попробовать свои силы против Стражей. Сила духа и решительность! Вот рецепт для достижения невозможного.