Драконам слова не давали!
Шрифт:
Постепенно слоновник проникался к нему симпатией. Испуг и страхи уходили, а уважение и восхищение появлялись всё чаще. За какой-то месяц он сумел причесать этот хаотичный, вечно бурлящий зверинец.
И да. Буквально на днях поступили заказанные в ателье костюмы. Драконище терпел всеобщее помешательство: выбор ткани (остановились на трёх видах, решив, что не обязаны быть одинаковыми), снятие мерок (строго в обеденный перерыв!), три классические примерки по очереди (ухитрялись, как могли).
— Знаешь, — сказал Дима, когда радостные
— Голубого неба или изумрудной зелени, — мягко подсказывала я, кидая взгляд в монитор, где за пластиковыми перегородками трудились, как черти, дизайнеры, креативщики, менеджеры, художники и прочая рекламная братия.
— Это как зараза, — ворчал мой босс, — вначале дико раздражает, а затем ты, как наркоман, привыкаешь и уже сам ищешь именно эти сумасшедшие расцветки.
— Когда у тебя устанут глаза, — советовала я, — смотри на Илью. Он неизменно в чёрном. С головы до ног. Драконище морщился, но я знала: они с братом куда лучше стали ладить, чем до совместной работы в агентстве.
Мы с Димой вместе и врозь. На работе он почти не выделяет меня. Хотя внимательный взгляд уже давно заметил бы, как босс неизменно дарит мне милые букетики, что стоят на столе и радуют глаз. Как иногда касается меня рукой, оставаясь при этом невозмутимо-ровным и бесстрастным внешне.
Мы и домой уходим в разное время. Иногда я еду в метро и трясусь в маршрутке, чтобы добраться до своей квартиры на пятом этаже. Но пока меня мнёт в объятьях биомасса толпы, нередко его машина уже торчит под моим подъездом. А сам он хозяйничает в крохотной квартирке, где ему неизменно тесно, но он ни разу не упрекнул меня ни в чём.
А иногда он подхватывает меня за углом и утаскивает к себе. С того момента, как побывали в ресторане «Выше неба», мы не расставались ни на одну ночь. Сумасшедше-ненормальный образ жизни: мы жили на два дома, питались, как придётся, путали вещи, забывая, где оставили их в очередной раз, но засыпали в одной постели. После того, как любили друг друга пронзительно и нежно.
Это не надоедало. Не становилось механической привычкой. Каждый раз я говорила себе: вот сегодня мы просто пьём чай, разговариваем, пыхтим каждый за своим ноутбуком. Димка будет рычать и отбиваться от телефонных звонков, а потом, может быть, уйдёт. Или я улизну, когда его, уставшего и выжатого до предела, сморит сон. Но не получалось.
В какой-то момент хватало взгляда или прикосновение руки, чтобы летели к чёрту все доводы рассудка. И даже когда пришли критические дни, ознаменовавшие отсутствие мифического наследника, Димка не оставил меня в покое. Мы спали в одной постели, и он нежно прижимал меня к себе, осторожно поглаживая ладонями мой ноющий живот.
Я фотографировала мгновения и, как настоящая жадина, складывала
Слишком уж всё хорошо, чтобы быть правдой. Но с каждым прожитым днём росла во мне трещина, в которую нагло карабкалась надежда. Она не слышала голос и доводы рассудка. Ей хотелось обниматься со своей сестрой верой и брать нахрапом в плен моё сердце. И, кажется, я начинала сдаваться.
Не знаю, в какой момент я поняла, что влюбилась, втрескалась в Драконище по уши. Каких усилий стоило мне не вертеться вокруг него вьюном, знает только моя истерзанная гордость. Хотелось постоянно заглядывать ему в глаза. Обязательно касаться. Провоцировать, прижимаясь бёдрами. Творить какое-нибудь непотребство, чтобы привлекать к себе внимание.
И если на работе мне удавалось выдерживать деловой стиль общения, то в домашней обстановке я обязательно проделывала по очереди все сумасшедшие свои желания.
Ненавязчиво, но яркими акцентами. Чтобы помнил и не расслаблялся ни на миг.
— Ника, будешь кофе или чай? — у Ольги робкий, но очень приятный голос. Это ещё одно наше приобретение: она работает в «Розовом Слоне» офис-менеджером почти неделю. А маленький Кирюха покоряет гору Эверест — гордое и неприступное сердце бабушки Аси. Правда, мы с Димой на двести процентов уверены: бабуля уже сдалась мальчишке в плен с потрохами, но покер-фейс держит отлично, иначе этот юный сердцеед с голубыми глазищами сразу сообразит, что к чему и будет ездить на её шее без зазрения совести.
Кирюшке почти три. Он вздрагивает при громких звуках и проворно прячется под стол, когда кто-то повышает голос. Иногда плачет во сне, но не боится взрослых. Особенно, если ему улыбаются.
— Более ласкового ребёнка не найти, — вынесла свой вердикт госпожа Драконова, гладя мальчишку по мягким кудряшкам. — Как хорошо, что никто не успел его сломать, — опрометчиво заметила она.
— Бабуфка Ася, я жы не мафынка. Это мафынки ломаются, а дети нет!
Мы тихонько посмеивались, глядя, как торопливо прижала пальцы к губам наша великолепная ба. Мы все учились жить рядом с ребёнком, который уже всё понимает и соображает.
— Я буду чай, Оля, — отвечаю застывшей на пороге девушке и мысленно радуюсь: она «пришлась ко двору». Тихая, неприметная, услужливая. Она училась улыбаться, но ещё не смела возражать. Не всегда понимала шутки, но никогда не обижалась. Однажды она научится открыто смотреть людям в глаза и сможет жить, не оглядываясь пугливо на каждый шорох.
— И как успехи? — дышит мне в затылок, тихо подкравшийся Драконище. Он думал, что не слышу или не вижу его отражения в оконном стекле?
— Какие именно достижения вас интересуют, Дмитрий Иванович? — улыбаюсь я, не поворачиваясь. Он стоит, заложив руки в карманы. Близко, но не касается меня.