Драконье лето
Шрифт:
— Будем, — кивнул я, пристально глядя на нее. — Ты не такая, как обычно. Что-то случилось.
— Случилось, только не сегодня. Поговорим, когда стемнеет? А то я краснеть буду, да и вообще. Кстати, — она обернулась, уходя, — ты не видел Марека? Я заходила к нему три раза, но он словно в пепел рассыпался.
— Я расскажу почему, — с заминкой кивнул я. — Встретимся внизу? Позже.
Лин махнула рукой и растворилась в коридоре.
Я огляделся. За спиной вытянулась та самая колонна, откуда Эйлин достала яблоки несколько недель назад. И все было как в первый день,
Под моим окном все еще сверкала метка. Зря Эйлин мной довольна, ох, зря. Эрик бы не пожалел резких слов: заклинаний для одной руки я так и не нашел. Разве что игры с зеркальными плоскостями? Но хватит ли ему такой замены?
Коридор алел на вечернем солнце. «Весь в алом». М-да. Я отправился к выходу.
Огромная площадь съежилась за лотками и палатками, шарами из расписной бумаги, гирляндами и группками людей и магов. От ярких платьев и лент рябило в глазах. Ворота были распахнуты настежь, и в парке было людно, как на городских улицах. Время от времени с вытянутых рук срывались огненные змеи и с шипением исчезали в небе.
Запахам позавидовала бы и рыночная площадь: апельсины, свежий хлеб, жареная картошка на скворчащих сковородах… Я остановился у ограды, ища взглядом знакомые лица. Вот Анри азартно рассказывает что-то белокурой девушке с новеньким знаком лекарского цеха на груди, а вот веер искр и счастливый смех — неужели это Эйлин смеется на скамейке? А у самой сцены, где устало улыбаются довольные музыканты, променяв на минуту инструменты на кружки, вполоборота ко мне Дален почтительно слушает низенькую толстушку, хотя в глазах время от времени проскальзывают смешливые искры — и это в последние дни перед войной?
А чему ты удивляешься, Квентин? Потому и радуются. Они не прячутся, как ты, они естественны — это их дом. И пусть немногие маги заводят семьи: те, кто собрался здесь, счастливы и так. Вне рода. За себя. Путь как путь, даже если тебе он не впору. Верно?
Разумеется. Пока эти милейшие люди не ощетинятся зеркальными плоскостями и не пойдут на тех, кто мне дорог.
А, но какая ирония: те, за кого я стою, чуть не убили Лин…
Эйлин поднялась, оставив над скамейкой яркую радугу, и направилась ко мне. Она была в той же мантии, что и утром; когда она подошла ближе, я заметил тени под ее глазами.
— Я на охране замка, — негромко пояснила она. — В полночь, правда, будет салют, и угадайте, без кого он не обойдется? Но вечером я внутри. Если — вдруг! — что-то пойдет не так, посылайте луч в небо. Прерывистый; знаете как?
— Вы не будете танцевать?
— Я не умею, — она улыбнулась. — Никогда не училась.
— Я тоже, если честно, — я вспомнил ферму. Вот уж где не попляшешь. — Но ведь не в этом дело?
— Я люблю праздники, — помолчав, сказала Эйлин. — Но у меня стакан всегда наполовину пуст. Анри думает о тех, с кем он веселится, Дален и Марек — по-разному. А я вспоминаю тех, кого мне уже не увидеть.
Я коротко поклонился ей вслед.
Стемнело быстро и незаметно, и углы рук, быстрых пальцев, острых скул сначала
Кто-то хлопнул меня по руке.
— Вы тоже здесь! — просиял паренек, чье имя я так и не удосужился спросить. — Но почему в парке? Все самое интересное на площади! А Лин не с вами? Ей подошел браслет?
Я не успел ответить. Заскрипел гравий, и через ворота прошли трое: Анри с давешней белокурой девушкой, и еще одна, в платье с искрящимися рукавами. При виде ее мой знакомый покраснел до ушей.
— Добрый вечер, Квентин, — улыбнулась белокурая девушка. — Вы скрываетесь, а мне, напротив, очень хочется с вами познакомиться. Я занимаюсь отравлениями и поиском противоядий. Анри подобрал для меня пару свитков, но… я слышала, что произошло несколько недель назад. Вы были там; может быть, вы расскажете, как это бывает на самом деле? Если вам не неприятно?..
— Не неприятно, — кивнул я. — Я думаю, Лин вам ответит. Только, пожалуйста… не сегодня. И лучше бы не завтра тоже.
— «Не завтра тоже». Ты с какого языка переводишь? — хмыкнул Анри. — С изначального?
— А есть другие языки? — поинтересовался я.
Анри вдруг смутился, покосившись на спутницу.
— Сказки, конечно… Если верить в изначальный мир — а я в него верю, — он сверкнул глазами на нас, — там одних диалектов было сорок тысяч. Немыслимое количество народу, разобщенные люди, земли — вот и получилось пепел знает что. Человек мог ничего не делать всю жизнь: его кормили лишь за то, что он знал больше одного языка.
— И ничего не умел? Браво, — засмеялась вторая девушка. — Хотела бы я так.
— Голова лопнет, — поежилась белокурая красавица. — Сорок тысяч! Больше, чем народу в Галавере! Представляете, выстроить их вдоль мира? Проходишь пару миль, и перестаешь понимать людей вокруг. Анри, а на скольких языках вы говорите?
— Вы меня переоцениваете, сударыня, — поклонился Анри. — Я, признаться, не знаю и изначального так, как мне бы хотелось. Скажем, эту песню я не переведу.
— Жаль, — она мечтательно смотрела на музыкантов. Скрипка выводила печальную мелодию, и мужские голоса следовали за ней, как перелетные птицы. — А они понимают, что поют? Если нет, как они умудряются не переврать слова?
— Эту песню столько раз переводили с изначального и обратно, что ей уже ничего не страшно, — беспечно произнес кто-то за моей спиной. — А вообще они поют, что через полсотни лет мы все умрем. Они приезжали в Темь прошлой весной, я и вызнала.
— Эка невидаль, — пробормотал паренек рядом. — Вот если бы они пели, что через полсотни лет мы родимся, каждый школяр знал бы слова наизусть.
Я обернулся.
— Лин!
Она стояла, чуть скосив голову. Светлые волосы убраны наверх, а платье легко касается травы, обнажая плечи и… Вода сияющая, за что мне все это?