Драконий Катарсис. Изъятый
Шрифт:
Мою крышу, стосковавшуюся за долгие недели по всем этим ощущениям и эмоциям, повело в сторону. Ходящая с тихим смешком прижалась ко мне и прошептала:
– Неужели ты думал остаться каменным, черный? Ты ведь сам не замечаешь, как сводишь с ума тех, кто оказался рядом… Это надо исправлять.
Ее руки заскользили по коже, оставляя след жгучих прикосновений, словно я попал в переплетение нежных щупалец морского цветка – актинии анемона. Воздух сгустился до плотности воды, стал вязким и жарким. Как в тумане, я очутился на полу, прижатый пылающим телом жрицы. Синяя скользнула губами по моей груди, запустив пальцы в волосы, насыщая голову электричеством страсти. Жадные прикосновения сухих губ заставляли тело трепетать и сжиматься, выгибаясь навстречу ласке. А потом началось безумие… Уже не синее наслаждение, а какое-то другое, неописуемое. Мир закрутился в ошеломляющем экстазе, сомкнувшись плотным огнем на каждом участке тела. Странная пылающая энергия стала собираться в яркую сверхновую
– Ублюдок черный… Почему ты делаешь мне плохо? За что?
Это настолько разнилось с происходящим, что я на миг опомнился и отстранил от себя синеволосую. Жрица вскинула голову и уставилась на меня странно ждущим взглядом. Словно Ходящая к чему-то готовилась. Я ошарашенно повертел головой в поисках того, кто вмешался в процесс. Энергия отхлынула от меня взрывом тонких лучей, ринувшихся на поиски. А потом я увидел весь этот мир как на ладони. Он плыл в сиянии белого космоса, усыпанного черными звездами и галактиками. Три континента, но лишь один туманился прозрачной радугой… Радуга потянула к себе все быстрее и быстрее. Фиолетовое лезвие света прошло сквозь меня обжигающей волной. Один раз, другой, третий. И с каждым разом континент становился ближе. Мой взор остановился на огромном лесе, ятаганом разрубившем южную материковую часть. С одной стороны бездонные джунгли хранила степь, а с другой – невероятно высокая горная гряда, отделявшая Лес от клокочущего черного океана. Темно-синий проблеск зова потянул меня прочь, к северу, к двум внутренним морям, на берегу одного из которых стоял сказочно красивый город, потускневший и посеревший в пелене удушающего вечного ливня. И оттуда мне в душу смотрели синие глаза, большие, полные живой злости. Словно испугавшись страстного взгляда, я движением невидимых рук обрезал лучи своей силы, успевшие срастись с фиолетовыми потоками света. И болезненный удар в голову вышвырнул обратно, в комнату, где мой взгляд опять встретился с теплым ожиданием во взоре Асмиреи. Ходящая улыбнулась, и ее завораживающий голос пробился сквозь звон в ушах:
– Подумай, гость. Я готова продолжать, готов ли ты?
Все опасения, витавшие в моей голове прежде, словно корова языком слизнула! Я хотел было уже протянуть руки к жрице, чтобы продолжить тесное общение, но тут понял: ароматы комнаты больше не возбуждают меня ни на мгновение. Скорее даже наоборот. Возбуждение схлынуло без следа. Ходящая же почему-то с очень довольной моськой кивнула и сказала:
– А ведь ты уже привязан, малыш. Ты успел вернуть одно из своих крыльев одиночества, даже не заметив этого. Поздравляю.
Жрица встала на ноги и решительно похлопала в ладоши, прерывая сладострастные вздохи вокруг себя, после чего сказала в наступившей тишине:
– Тримурра приветствует тебя, моркот-анкх. Отныне ты и только ты решаешь, кто достоин твоего внимания в потоках слияния тел и душ. Да благословит тебя Аскалай скорой встречей со вторым крылом. Надеюсь, я увижу твой полет в чистом небе Кавана.
Все моркоты, пребывавшие в комнате, с диковатыми выражениями на ошарашенных лицах склонились в глубоком поклоне. Те, что не успели подняться или даже разлепиться, просто пофыркали себе кто куда. И спокойно продолжили увлекательное занятие. Я же в полном недоумении все еще был где-то далеко. Вспомнилась малышка Родерия… В груди возникло странное ощущение, полузабытое, теплое, щекочущее изнутри кожу. Слезы в злых синих глазах отозвались холодком – зачем? Что я хотел доказать, когда наказывал взбаломошную девчонку, воспитанную в высшем свете эльфийского двора? Для чего подчинил остроухую, совершенно не понимающую причин происходящего? Разве ей кто-нибудь хоть раз говорил, что она поступает плохо? Во мне шевельнулось что-то, отдаленно похожее на чувство вины. Но тут же спряталось за мыслью о том, что это не повод оставлять десятки, если не сотни несчастных изъятых в их сладких иллюзиях. Может быть, я и был не прав, когда растерзал энергетическое тело аристократки-насильницы. Но в этом мире еще много таких, как тот хвостатый ублюдок. И только ради этого стоило продолжать.
Я поднял вверх свои руки и уставился на ладони. Левая пульсировала красным светящимся круглым ожогом. Правая словно подернулась инеем, в котором синели сплетенные треугольники, создавая картинку, похожую на песочные часы. Голос Ходящей разорвал повисшую кисею нирваны:
– Синяя ветвь Тримурры признала тебя, черный. Завтра ты отправишься в город белого племени. Если и там ты пройдешь испытание, самое сложное из трех, то узнаешь все, что должен знать. И найдешь путь к своей правде и тропу к ее достижению.
Я услышал протяжный вздох большого существа и повернул голову на источник звука. Горотур смотрел на меня с бесконечным облегчением в глазах. Словно что-то мощное перестало угнетать его. Словно ему больше не надо нести непосильный груз. Так моя соблазнительность его все-таки доставала, что ли? Догадка бухнула по голове мягким молотом. Это что же получается? На мужиков тоже, что ли, действует? И его только сейчас отпустило?! И я все это время был рядом с потенциальной проблемой огромной силы и непомерной
– Спасибо.
Тур лишь ухмыльнулся в ответ и демонстративно зевнул, вызвав у синих моркотов, не занятых сладким занятием, жгучий интерес к своим огромным клыкам.
Глава 5
Белая любовь смерти
На третий день нового пути по древесным тропам к владениям племени белых моркотов на меня накатило. Обозначить состояние – слов не нашлось. Просто я вдруг понял, что окончательно потерялся в происходящем, словно маленький мальчик в огромном супермаркете на моей родине. Все время что-то происходило, толкало, тащило, ввергало в шок, в непонимание, в трогательно цветную шизофрению. Как будто меня подвесили посреди странного неба, нарисованного безумным художником, использовавшим вместо красок кусочки серого тумана, зеленой травы и светлых пятен беспамятства. Какие-то испытания, долгие переходы, от которых подкашиваются онемевшие ноги, каменеет спина, плетьми висят руки, а разум лишь искоркой полоумной мечется рядом, пытаясь не улететь под порывом новой ошеломительной тоски. До боли в глазах, до тупой свинцовой тяжести в костях черепа захотелось прямо сейчас проснуться и облегченно выдохнуть, не пытаясь удержать клочки растворяющегося кошмара…
Но передо мной по-прежнему тянулись широкие толстые ветви чудовищных деревьев, километры лиан, тонны дурманящих цветов… И вода, проклятая бесконечная вода, хлюпающая под ногами, капающая сверху, шумящая где-то рядом большими потоками. Мир превратился в слайд-шоу. Шаг – кадр, движение – кадр, слово – байт звуковой дорожки сопровождения. И кровь в ушах гулко стучала дикарским там-тамом неумолимой угрозы. Там – крах. Там – смерть. Там – не я. Там – все-таки я. Появившиеся перед нами на пятый день пути встречающие в количестве всего лишь трех моркотов с белыми косами и зелеными глазами о чем-то переговорили с предводителем отряда синих соплеменников, потом обменялись парой реплик с чем-то всерьез озабоченным Горотуром. Я все это время наблюдал занимательную механику природы – капли воды одна за другой стекали по каскаду листьев и веток, собираясь в бело-синем соцветии огромной то ли орхидеи, то ли мухоловки-переростка. И капли эти имели разный цвет. Красный отблеск сменялся зеленым, желтый – сиреневым, синий – фиолетовым, причем последнее очень встревожило мою уснувшую душу. Усталость не желала отступать, и я поинтересовался у одного из тех, кто вышел нам навстречу:
– Долго еще до вашего города?
– Совсем рядом, черный, совсем рядом, – хмуро ответил моркот, поглаживая белую косу. Его изумрудные глаза темнели с каждым мгновением. Во мне шевельнулась паранойя, но тут же опять благополучно задрыхла. Будь что будет, я сделал что должно.
И тут меня бросило в жар, от которого все вокруг побелело. Моркот глянул на мои задрожавшие руки и что-то затараторил своим спутникам. Те спешно бросились в заросли с огромными ножами наперевес.
Туман выполз на тропу, заполняя пространство, в котором уже практически ничего нельзя было различить. Затем я почему-то оказался лежащим на какой-то волокуше, а Горотур, тварь рогатая, сосредоточенно лил мне на лицо воду. Белый туман на миг скрыл реальность и вновь отступил. Теперь надо мной почему-то маячило хорошенькое женское личико. У представительной дамы, обладавшей статью и осанкой афинской матроны, были на плечах все те же татуировки местных вождей и шарлатанов от посоха. Она нараспев что-то прошептала и дунула на свою ладонь, поднесенную к самому моему лицу. Искрящаяся серебристая пыльца жгуче въелась в глаза, разодрала нос и горло, а потом я перестал дышать. Вот совсем, словно и не умел никогда. Почувствуйте себя ежиком… Теперь бы вспомнить, как это делается. Но что-то словно выковыряло из самых основ памяти умение пробовать на вкус этот влажный прохладный воздух.
Очередное прояснение в белом тумане озадачило меня оранжевыми проблесками тепла на стенах сузившегося мира. Какие-то тени безуспешно пытались вскарабкаться по плетеным краям света… Кажется, это был просто танец. И теплое пламя за моей спиной небрежно играло с танцующими, выдавливая из них черные силуэты плохого начала, присущего каждому живому существу во вселенной. Я лежал на левом боку, связанный пресловутой паутиной, которую мой народ использовал как веревки. Передо мной на коленях стояла молодая морра… Да, морра, женщина моего народа, моркотов. Она – морра, я – моркот. А за ее спиной появилась четырехрукая мохнатая тень, смотревшая из перекатывающегося прозрачного тумана настороженными глазами, которые я уже где-то видел. Так это они что, добить меня собрались? Котяра, котяра, добрался-таки. Харрами, воин ствола, двоюродный брат всем моркотам, убийца наших детей, похититель наших жен. Тебе здесь не место. Кажется, я попытался сказать это вслух. Кошак ухмыльнулся, что-то проворчал сосредоточенной морре и пропал в сгустившемся тумане. А я так и не научился дышать. Как обидно. Вселенная закрутилась, сворачиваясь в невыносимо тяжелый камень, легший на грудь. Прохладная ладонь морры легла мне на лоб, блеснув чистейшей белизны коготками. Неужели – смерть? С этой мыслью я зажмурился, с тем чтобы через мгновение открыть глаза.