Драконов много не бывает
Шрифт:
Алла
Я помню его, Драконова. Вот же: столько всего пропускаю мимо себя, отбрасываю ненужную информацию, как конфетные фантики, а этого красавца неземного помню. Да как его забыть, когда он такой прекрасный: высокий, стройный, мышцы прокачаны, волосы тёмные, ресницы опахалами, а глаза серые, с синими искрами.
Я первокурсница желторотая, а он третьекурсник, весь из себя. Шалопай, как потом оказалось, папочкин сынок, но очаровательный – с ног сбивал своей красотой и магнетизмом.
Я на него засмотрелась тогда, споткнулась и растянулась на затоптанном полу. Ладонями проехалась, чудом нос не расквасила. Все ржали над неуклюжей коровой, а он не стал. Руку мне протянул, подняться помог. Предложил в медпункт отвести, рассматривая разодранные ладони.
Я от него убежала тогда. Слишком дикая и не привыкшая к общению и вниманию. Он меня не запомнил. Да и не мог: руки изучал мои, но никак не лицо.
– Знаешь… я ведь тоже в медицинском учился, – откровенничает он, но учебник из рук так и не выпускает. Сидит, плечом к моему плечу прижимается. Не специально, не намеренно. Жар от него идёт и… волнует меня Аркадий Драконов, что скрывать. В этом хоть самой себе признаться можно. Слишком много одиночества, наверное. А я нормальная. Хочется и поговорить, и чтобы меня поняли, выслушали. Вот как сейчас я слушаю откровения парня, что однажды помог мне подняться с пола.
– Бросил после третьего курса. Отец настоял. Сказал: где это видано, чтобы Драконовы медиками были? Бизнес, деньги, больше, выше. Планка, должен соответствовать. А теперь я гей – и ничего не нужно. Вон пошёл, ясно?
Мне не совсем понятно, что он хочет рассказать, но по привычке я киваю, улыбаюсь, излучая доброжелательность. За год привыкла. Тут иногда откровенничают. А начальство моё как бы не против: если клиенты хотят поговорить, душу излить – послушать и поддакивать можно. Лишь бы дело не страдало и посетители довольны были.
– Что молчишь? Я дурак, да?
Он заглядывает мне в глаза. Какой ответ ждёт?
– Если очень хочется, если о чём-то жалеешь, всегда можно вернуться и довести дело до конца, – лучше выразиться обтекаемо, чем потом страдать из-за неосторожных слов.
– То есть? – он всё же пьян и притормаживает. Мягко высвобождаю из его рук книгу и прячу её в сумку. Раритет. Большая часть материала сейчас – в электронном виде. А мне нравится шелест страниц, книжный запах. Буквы пальцами трогать обожаю.
– Ну, раз так жалеешь, что ушёл из института, может, стоит вернуться? Доучиться?
– Ты гений, – больно сжимает Драконов мою руку. – В яблочко. С первой стрелы.
Он вскакивает. Меряет шагами помещение. Оно ему не по размеру явно: здесь слишком мало места для его энергии и роста.
– Нужно всё хорошо обдумать, – кидается он вон, а на пороге оборачивается. – Ты это. В зал вернись, а?
Это называется, хорошо, что сидела, а то бы упала. Всякое бывало, но посетители мной ещё не командовали, мне для этого хозяев хватает.
– Ты мой якорь. Мне без тебя никак. Пожалуйста, – произносит он загадочные слова, и я, получив заряд ослепительной улыбки, поднимаюсь на ноги и иду за ним, как зомби.
А дальше – чёрно-белое кино какое-то. У меня работа, мне
Буйное помешательство. В груди пылают станицы. Колени расхлябаны, походка – неуверенно-приседающая. Благо у меня должность такая – в вечно скукоженном состоянии, не так видно, что ноги не держат.
Это как в глубоком детстве и подростковом возрасте, когда тебе мальчик нравится, и вдруг ты ловишь на себе его заинтересованный взгляд. Или просто глазами мазнул. И тут же фантазия услужливо дорисовывает всё остальное: фату, лимузин, куклу на капоте, свадебные колокола, любовь до гроба.
Стыдно признаться, вот именно сейчас я ощущаю нечто подобное. Подростково-детское томление. И мальчик глаз от меня не отводит. И в голове смешались кони, люди, а тело – сплошные нервные окончания: не подходи, а то шарахнет током.
Я уговариваю себя, что Драконов – нетрадиционал. Рядом с ним – его друг, так сказать, ни на шаг не отходит. А внутри гормоны взбесились, и в ушах, как эхо: «Ты мой якорь. Без тебя никак».
Ухожу, чтобы проветриться, а заодно в чувство прийти. К тому же, меня ждут туалеты – не самое приятное занятие, но необходимая часть моей работы.
Но до туалетов я так и не дохожу. Горячие руки хватают меня за плечи, а затем всё, как в кино: он прижимается ко мне всем телом, вжимает меня в стену, а губы впиваются так стремительно, что я не успеваю ни оттолкнуть, ни возмутиться.
Это умопомрачительный поцелуй. Горячий и самый лучший за всю мою жизнь. Так меня ещё никто и никогда не целовал.
Глава 4
Аркадий
– Аркаш, ну хватит уже, прошу тебя, – Паша без меня уйти не может. У него слишком развито чувство ответственности, а мне после беседы с девчонкой хорошо стало. Настроение поднялось. Права, сто раз права! Я ж теперь свободен! Могу делать всё, что пожелаю.
Собственно, вместе с домом я лишился всего. И контроля – в том числе. Завтра же заберу документы из ненавистного экономического – плевал я глубоко на профессию, что не близка мне и даром не нужна. С сентября восстановлюсь в медицинском. Вряд ли раньше удастся, но попытаться можно, разузнать, что к чему. А пока работу найду. Аллилуйя!
И с этого момента жизнь заиграла всеми красками радуги. Удовольствие в чистом виде, с ног сшибающая эйфория. Лучше этого состояния – только секс. И то не уверен.
Всё остальное помню смутно. Кажется, пил, пытался развеселить Пашку. Танцевал, потом опять пил, не забывая девчонку из вида не упускать. Отличный якорь. Прямо крюк надёжный. С такой можно и в пропасть – вытащит обязательно. А я в людях хорошо разбираюсь. А точнее, чувствую.
Я начал проваливаться, как только упустил её из виду. Но зов крысолова силён: я шёл за девчонкой, как за звуками дудочки. Настиг её, чтобы уже не отпустить. Мой якорь. Ничего не знаю. Меньше всего сейчас я хочу проваливаться в небытие.