Драконовы кончары (Smocze koncerze) (KG)

Савицкий Анджей

– Ты ранен, командир? – спросил Мустафа, подходя к котообразному.

Демиург, несмотря на жгучую боль и слабость по причине кровотечения, почувствовал беспокойство. Почему это Мустафа не прислал подкрепления сразу, а только пришел сам? Необходимо прервать тишину в информационном диапазоне и лично вызвать помощь. Верить нельзя уже никому.

Он прищурился, концентрируясь на телепатическом модуле. Перед тем сам приказал прекратить любые контакты, чтобы не встревожить жертву. Теперь нужно было время, чтобы вновь активировать систему. Но, прежде чем успел это сделать, демиург услыхал скрежет стали. Это Ясмина-Мустафа поднял тяжелую гусарскую саблю, которую упустил ободранец. Демиург, скорее, почувствовал, чем понял, что происходит,

но было уже поздно. Его офицер находился слишком быстро и двигался слишком быстро, чтобы можно было уклониться. Сабля упала на раненого сверху. Тот вновь заслонился рукой, и клинок опять ее разрубил. Только на этот раз уда был более сильный, и кость, пускай и тверже, чем человеческая, не выдержала. Отрубленная лапа упада к ногам кота, а клинок еще и рассек ему морду. Тот фыркнул, брызгая кровью, но он был ослеплен дымом и заливающей глаза кровью, когда Ясмина-Мустафа ударил еще раз, разрубая череп демиурга.

Полевой офицер буквально завыл от радости, глядя на умирающего у его ног демиурга, еще сотрясаемого конвульсиями. Какое счастье! Он прибыл к командующему, рассчитывая на удовольствие видеть смерть копии демиурга, а вместо этого был вознагражден возможностью уничтожить ненавидимого вождя. Ну да, это сдыхающий теперь кот его сотворил, возможно, он даже должен бы испытывать к нему благодарность, вот только исходящая из Ясмины ненависть была намного сильнее. Опять же, людская часть ее личности, принадлежащая опытному политику и военачальнику, советовала сделать то же самое – воспользоваться случаем и уничтожить демиурга, чтобы занять его место. Ведь этот котик был излишне ласков и неспособен, чтобы командовать вторжением. А вот теперь Ясмина-Мустафа всем им покажет.

Он забрал у застреленного гвардейца плазмомет и направил на двери первого помещения. Ведь уничтожения ожидала еще одна версия демиурга, еще одна копия ненавидимого, безосновательно возвышаемого Мультиличностью кота. Ясмина-Мустафа выстрелил в замок. Разряд вырвал все железо вместе с солидным куском дерева, и новоявленный демиург пинком открыл дымящиеся двери, держа руку на спусковом крючке. Внутри стоял юноша с русыми волосами и лицом, на котором попеременно отражались то страх, то изумление.

Не тот, разочарованно подумал Ясмина-Мустафа и выстрелил, целясь человеку в живот.

Разряд вырвал у несчастного кишки вместе с позвоночником, бросило переломанное наполовину, дымящее и трясущееся в агонии тело под стенку. Новый демиург развернулся на месте, чтобы выпалить в дверь соседней камеры. Он рад был тому, что взглянет сейчас в глаза перепуганному Талазу, но вместо того увидал съежившуюся в углу девушку. Мгновение он стоял с поднятым метателем, переваривая провал. Пожал плечами, после чего вошел в камеру. Внимательно огляделся по сторонам, только никто не мог спрятаться или сбежать через зарешеченное окно.

Новоиспеченный демиург схватил девушку за волосы и поставил ее на ноги. Девонька была красивая и нежная, со светлой, практически белой кожей. Мустафе всегда нравились красивые вещи, он обожал окружать себя излишествами и произведениями искусства. Так почему бы не забрать эту в качестве украшения нового гарема? Часть его личности, взятая от пресмыкающего, предпочла бы вонзить зубы в практически прозрачную кожу на шее девочки, но она поняла сексуальную тягу человеческого носителя и превозмогла жажду убийства.

Ясмина-Мустафа рванул свой небольшой ясырь и подтолкнул Йитку к выходу. Та двинулась послушно, хотя и тряслась от ужаса. Вокруг стоял адский запах серы, смешанный с запахами крови и пота. Девушка простонала от ужаса, увидав трупы, но, подгоняемая рявкающими приказами Мустафы, послушно спустилась по лестнице.

a a a

Семен приподнялся на локтях и сплюнул кровью. Вокруг царила темнота. У гусара болели все кости, к тому же при каждом вдохе у него кололо

в боку. Тем не менее, он собрался с силами и с трудом поднялся на ноги. Весь пол был залит кровью, но тела котов исчезли. Остался лишь безголовый труп Кшиштофа. Выломанные двери камер лениво догорали, давая немного света. За одной из них поручик нашел чудовищно искалеченные останки Якуба. От Йитки не было и следа.

– И это все по вопросу спасения заложников, - тяжело вздохнул Семен, опирая руку на боку.

Он выглянул в окно, но на дворе не было ни единой живой души, только лишь догорающие разорванные трупы. Воздушных судов чужих тоже не было видно – похоже, что в брошенной крепости он остался сам. Ничего удивительного, что челядь просто сбежала. Любой, кто видел чудищ в деле, просто взял ног в руки. Те же, в свою очередь, сделали свое дело и улетели. Интересно только, зачем они забрали Йитку. Семен, прежде чем потерять сознание, видел, как ее выводят. А точнее, сделал это один з одержимых турок, мужчина с удивительно знакомым лицом. Поручик уже видел его где-то, наверняка в Стамбуле. Жаль только, что не было сил вызвать того на бой. Поляк валялся, втиснувшись в угол, с трудом хватая воздух. Одержимый его даже и не заметил. А вот Йитка поглядела на Семена с просьбой в громадных, наполненных страхом глазах.

Не повезло же девице. Сначала ее похитили татары, потом Якуб, затем гетман Пац, и вот теперь – чужие. Чудо, что еще живая, чертова потурчанка. Ну ладно, ему самому не оставалось ничего другого, как найти какое-нибудь спокойное и теплое местечко, чтобы выспаться до утра. Хотя приятных слов, скорее всего, он не увидит. Утром нужно будет найти лошадь и чего-нибудь пожрать, а потом мчаться, что было сил, догоняя армию.

А Йитка? Все время он видел перед собой ее блестящие глаза и губы, которыми она бесшумно пыталась что-то передать. Что же это было? Поручик даже остановился, чтобы припомнить.

– Спаси меня!

Киркларели

3 шаввала 1088 года хиджры

29 ноября 1677 года от Рождества Христова

Дорота, морща лоб, глядела на горящую мечеть. Клубы густого дыма валили через широко распахнутые ворота, языки огня выскальзывали изнутри и ползали по стенам. К пожару с безразличием присматривались польские драгуны, стоявшие лагерем на ближайшей площади. Местные турки метались туда-сюда с ведами воды, женщины в хеджабах завывали от отчаяния и страха, кое-кто из них угрожали полякам кулаками и выкрикивали в их адрес ругательства. Мало хватало, чтобы кто-то из военных вышел из себя и ударил или отпихнул визжащую бабу, и вот тогда наверняка бы до стычек, десятка полтора подростков присматривалось к драгунам с явной враждебностью. Для всех было очевидно, что это гяуры подожгли священное здание, что они, вроде как, творили во всех городах и весях, по которым проезжали.

Аль-хакиме все это ужасно не нравилось, она чувствовала, что такое положение способно закончиться кровопролитием и срывом хрупкого перемирия. Женщина повернулась и направилась к дому, исполняющему функцию лазарета. Местный госпиталь принял привезенных на телегах раненных и больных, которых расположили в соответствии с ее рекомендациями. Вход охраняла парочка аркебузиров, грозно поглядывающих на всех турок, не исключая и аль-хакиму. Один из них, увидав женщину, сплюнул на землю. Дорота не реагировала, хотя еще недавно, не раздумывая, вмазала бы грубияну по роже. Она понимала, что в последнее время ненависть к басурманам среди польских военных только возросла. И это не обещало ничего доброго – сложно ожидать от армии, чтобы она со всей ангажированностью сражалась за спасение враждебной империи. Словом, вещи творились беспокоящие.