Драконы любят погорячее
Шрифт:
Глава 49
В ипостаси зверя...
Слова сказаны с такой уверенностью, что воображение тут же рисует, как мою кожу покрывает камнеподобная чешуя, и кости трещат, вытягиваясь в размерах. Лицо разъезжается в зубастую морду с широко расставленными ноздрями, а в глазах появляется вытянутый, как у рептилии, зрачок.
И все это благодаря проклятому укусу проклятого возницы!
В груди вдруг вздымается волна столь дикого возмущения и досады, что принимаюсь остервенело сдирать с себя белые
Харальд с тревогой вскидывает руку и открывает было рот, желая меня остановить, но, споткнувшись об мой яростный взгляд, отступает.
От неаккуратных движений боль усиливается в разы, но я продолжаю быстро стаскивать бинты, пока не добираюсь до кожи.
Мне казалось, я увижу у себя конечность Франкенштейна, потому что хорошо запомнила рваную рану, которую оставил Фирш. Когда же взгляд утыкается в аккуратные черные стежки, стянувшие некогда порванные мышцы, я замираю в изумлении.
Края раны хорошо срослись, воспаления нет, крови тоже. Аккуратный, темно-розовый шрам с легкой припухлостью неровным кольцом опоясывает плечо. Выглядит гораздо лучше, чем я думала.
Даже странно. Будто месяцы прошли после ранения.
– Сколько я пролежала без сознания?
– уточняю, задумчиво поглаживая темно-розовые рубцы.
– Три дня.
– За три дня все зажило?
– поднимаю на него удивленный взгляд — он же не шутит?
– Новую целительницу надо озолотить! Она просто мастер своего дела!
– У нас нет новой целительницы, - обрывает мои восторги Харальд, - и не известно, когда появится. Целители боятся к нам идти.
– Почему?
– Да так... Ходят разные слухи, - мужчина горько усмехается.
– Мол, людей в Дэнвишаре убивают оборотни, а целители долго не живут.
– Но ведь Орин и Фирш убиты. Оборотней не осталось. Теперь здесь безопасно.
– Как ты это докажешь? Должны пройти месяцы, чтобы люди убедились в безопасности.
– Ладно… - бормочу растерянно.
– Тогда кто меня зашивал?
– Я.
С сомнением осматриваю свое плечо.
Допустим, если руки растут из правильного места и если не падаешь в обморок при виде крови, то можно аккуратно зашить плоть. Но тот факт, что рана зажила слишком быстро, не объяснишь способностями к хирургии.
Сощурившись, с подозрением поглядываю на мужчину:
– Ты уверен, что не целитель?
– На оборотнях все заживает быстрее, - хмурится дракон.
– Привыкай.
– Я не оборотень... Но ты все равно расскажи, чего еще можно ждать?
– Для начала поешь, Ари! Первое обращение на пустой желудок тебе не понравится.
Хотя я только что очнулась, у меня действительно отменный аппетит, и запах тушеного на травах мяса буквально сводит с ума. Надеюсь, это не первые симптомы предстоящего обращения?
У меня никогда не было такого зверского аппетита! Даже в академии, где
Устраиваю на коленях поднос и принимаюсь за еду. Приходится буквально заставлять себя пережевывать пищу, чтобы не заглатывать куски целиком.
Ловлю на себе взгляд Харальда. Тот насмешливо и в то же время по-доброму улыбается, глядя, как я набиваю себе рот.
– Ой, прости!
– спохватившись, протягиваю дракону горшочек.
– Ты, наверно, голодный!
– Я уже наелся под завязку, спасибо!
– он улыбается по-мальчишески задорно и многозначительно стучит себя по плоском прессу, тем самым вызывая легкую зависть.
Везет же некоторым! Объедаются без последствий для фигуры. Я бы тоже так не прочь! То есть… не ценой превращения в монстра, конечно!
Обращусь я сегодня или нет — этот вопрос подводит меня к краю пропасти и медленно подталкивает вниз. Кажется, неопределенность хуже самого ужасного расклада.
Кем я завтра проснусь?
Оборотнем или человеком?
Поразмыслив немного, прошу:
– Раз уж пошла такая тема, расскажи, как прошел твой первый оборот.
Харальд тяжело вздыхает и отводит взгляд. На лице появляется отрешенное выражение.
– Паршиво. Рядом не оказалось старших, кто мог бы меня направить. Мать умерла за много лет до моего первого оборота.
– Твоя мать была оборотнем?
– уточняю.
– Ты оборотень по рождению, как и Ринхар… был?
Короткий кивок в ответ.
– Мать готовила меня к обращению заранее. Велела, как только мне стукнет восемнадцать, каждое полнолуние проводить в специальном подвале со стенами из жаростойкой стали, - он морщится от воспоминаний, будто от зубной боли.
– Что я и делал, будучи почтительным сыном. В ночь перед полнолунием перетаскивал в стальную клетку матрас, набитый соломой, запирался изнутри на замок и оставался внутри до утра.
– Откуда ты узнавал, что уже утро?
Он пожимает плечами:
– По внутренним часам. Помню, прошло семь месяцев, и уже думалось, что обращения не будет, но на восьмую ночевку все изменилось.
– Ты обратился?
– подсказываю с надеждой ускорить его рассказ.
– Да.
Односложный ответ — и снова молчание. Похоже, те воспоминания - не из любимых.
– И как оно было?
Снова его красивое лицо искажает неприязненная гримаса.
– Казалось, я схожу с ума. Запахи усилились во сто крат. Вспарывали мозг острыми лезвиями. Звуки деревенских гуляний проходили сквозь толщу расстояния и стали и врезались в уши. А главное, стены. Они душили. Мешали дышать. Из клетки в зверином обличии выхода не было, так что я пытался проделать путь наружу огнем и когтями. Хорошо, что каждое полнолуние отец организовывал в деревне праздники и отпускал слуг из замка погулять. Они не застали моих попыток выбраться.