Драконы ночи
Шрифт:
Сазонов поплевал на руки, всадил стамеску в дерево и начал вскрывать, точнее, ломать. Наконец дверь затрещала и подалась. Еще минут пять ушло на то, чтобы расчистить проход. Наконец дверь открылась достаточно, чтобы внутрь можно было протиснуться.
Симон отстранил Сазонова и бочком, бочком стал просачиваться внутрь. Бригадир еще потянул дверь – пошла, пошла, проклятущая, потихоньку. За дверью оказалось еще одно подвальное помещение – затхлое и темное. Свет лампочки сюда не проникал.
– Теперь за фонарем подыматься надо, ах ты… – Уставший бригадир готов
– У меня с собой фонарь, – тихо ответил Симон.
Он достал карманный фонарик. Пятнышко света заскользило по сводчатому потолку, по бетонным стенам. Здесь тоже было полно разной рухляди и тряпок, под ногами валялись старые афиши. Симон поднял одну, развернул, расправил. Когда-то выполненная в ало-черных красках, она выцвела и поблекла. «Цирк на гастролях», – прочел на ней Сазонов. Под словом «Цирк» были изображены какой-то хмырь в индийской чалме и во фраке – то ли фокусник, то ли еще кто-то, и фигуристая девица в «пачке» и с пуделем.
У дальней стены громоздились какие-то ящики. Продолговатые и квадратные, вроде коробок. Сазонов подошел, поднял один – меньший по размеру. Открыл. Какие-то перегородки, пружина и вонь… Черт, что это за смрад от этой дряни?
Симон между тем с тихим возгласом, в котором явно сквозили радость и удивление, осматривал самый большой ящик, по мнению бригадира, здорово смахивающий на гроб. Он был выкрашен черной облупившейся краской с позолотой. На боковой стене этой же самой блеклой от времени позолотой были выведены какие-то буквы. И выбиты инвентарные номера.
– Лет сорок это помещение не вскрывали, а? – спросил Симон, поглаживая ладонью надпись.
– А может, и больше. Они ж сюда просто сваливали все, что в негодность приходило, – хмыкнул Сазонов, вертя в руках воняющую какой-то пакостью коробку. – Это что ж за хреновина?
– Это, кажется, ящик для белых мышей.
– Для чего?
– Реквизит фокусника. – Симон улыбнулся. – Проверенный временем цирковой реквизит. Ящик открывали, зрители видели мышь внутри. Потом ящик закрывали и через секунду открывали снова. Мышки в нем уже не было. В этом и был фокус.
– А куда ж она девалась?
– Там перегородка подвижная. Фокусник нажимал на пружину, и она двигала перегородку, придавливая мышь, размазывая ее по стенке.
– Размазывая? – Сазонов повертел коробку в руках: точно, внутри – перегородка и пружина. И въевшийся в стенки невыхолощенный временем запах падали.
– Значит, по-вашему, полвека эту комнату не вскрывали, – повторил Симон.
– Может, и больше.
– Эта цирковая афиша сорок восьмого года.
Бригадир присвистнул: ишь ты, раритет.
– Что это за ящики? – спросил он.
– Это тоже цирковой реквизит. Здесь, в здании театра, когда-то цирк выступал. Потом он уехал дальше на гастроли. А часть реквизита с собой не взяли, оставили тут, в подсобных помещениях театра.
– Что-то не припомню я никакого цирка, – усмехнулся Сазонов.
– Вы в каком году родились?
– В шестьдесят втором.
– А эта афиша сорок восьмого. – Симон аккуратно свернул афишу в трубочку. –
– Да я не знаю, это же… это ж театральное имущество вроде как.
– Это просто свалка, – возразил Симон. – Сам же говорил: все брошено, все бесхозное.
– Говорить-то говорил, но уговору у нас с вами не было – забирать. Только осмотреть подвал.
– Уговор будет новый. Я плачу тебе четыреста баксов, ты сегодня находишь грузовик и двух грузчиков. И это все, – Симон кивнул на ящики, – вывозим отсюда ко мне.
– Прямо сейчас?
– Попозже, ночью. Я вернусь сюда с деньгами к одиннадцати. А ты подгонишь самосвал. Если кто будет интересоваться, скажешь – освобождаем подвал, вывозим мусор на свалку. Готовимся к ремонту фундамента.
– Заплатите четыре сотни? За что же так щедро?
– За работу, Сазонов. За арбайтен. Ведь это не то что руль крутить у тачки, так? – Симон посмотрел на бригадира.
И тот под этим взглядом стушевался. Наглый взгляд и вместе с тем пронзительный какой-то, словно принуждающий, наизнанку выворачивающий. И как понять это самое АРБАЙТЕН?!
– Договорились? – усмехнулся Симон.
– Ладно, что ж… цена хорошая… И тут правда лом один, никому не нужный. Но вам-то он зачем?
– Я коллекционирую старые вещи. Не антиквариат, просто ретро-вещи, – ответил Симон. – Может, когда с компаньоном ресторан откроем, для оформления зала пригодятся.
Сазонов глянул на него недоверчиво: ох темнит что-то гусь.
– Ладно. Значит, в одиннадцать здесь? Я машину-то найду. Но шоферу и ребятам, которые грузить, корячиться будут, тоже надо дать.
– С ними я расплачусь отдельно.
Сазонов пожал плечами: ишь ты какой сговорчивый. Прежде чем уйти из подвала, он сам осмотрел ящики. На душе вдруг стало как-то кисло, неспокойно. Эх, не влипнуть бы с этим гусем – что-то больно мягко стелет, дорого платит. Но баксов, падающих с неба на халяву, хотелось, ох как хотелось. И ящики с цирковым реквизитом ничего собой не представляли – обычное старье. На том черном с позолотой по бокам, продолговатом, похожем на гроб, сбоку были инвентарные номера и надпись «Walenty». Что сие слово означало, бригадир не знал, но у него было такое ощущение, что вроде что-то похожее он когда-то слышал. Давно, очень давно – чуть ли не в детстве, когда особенно доверчив был, падок на разные там истории. И готов был верить по простоте в самое невероятное.
Глава 12
ОГНИ
Сумерки налились синевой, окутали город, а потом пришла ночь. В ночи за рекой зажглись огоньки. Катя как раз звонила «Драгоценному» в Москву, когда увидела их из окна.
Мобильный «Драгоценного» долго не отвечал, а потом все же соизволил ответить. Голос «Драгоценного» был отвязный и немного виноватый одновременно.
– Ты где это? – строго спросила Катя, словно это и не она умчалась от семьи на поезде за тридевять земель.
– Да мы тут в одном хорошем месте. Серега Мещерский со мной и еще Павлик с Витюшкой. Помнишь Витюшку?