Драконья кровь
Шрифт:
– Что такое? – удивился Дракон, заметив, как Черный побагровел до ушей, поняв, что эти красотки сейчас будут его раздевать. – Мужчине нечего стыдиться перед женщиной. Привыкай, Зед! Скоро ты станешь принцем, а не каким-то бродягой. Тебе будут прислуживать первые красавицы страны.
Что до меня, так я стащил штаны без особых стеснений.
Когда мы разделись и плюхнулись в ванны, ширму свернули, и круглолицый айк налил нам вина.
– Выпьем, – распорядился Дракон. – Вы сделали мне драгоценный подарок. Я не мог даже рассчитывать на такой. Никому еще не удавалось поймать ни единого людоеда, никто и
Мы выпили.
Мы пили долго и много; потом были какие-то разговоры, как в любой пьяной компании – Алкиноста веселило то, что Черный смущается своей наготы перед слугами, и моё нахальство тоже. Он уверял, что уже половина дворцовых красавиц жаждут заполучить в мужья такого бравого молодца, как Черный, и не только потому, что он так мастерски отрубает головы людоедам. Черный упрямо заворачивался в простыню и не желал, чтобы красотки на него пялились, а я был не против того, чтобы мне разминали спинку с ароматическими маслами. Словом, было весело…
Наутро (как однажды и пророчествовал Алкиност) я проснулся без головной боли, но совершенно не помня, чем кончился вчера вечер, где я нахожусь и как я тут (в постели) оказался. Рядом кто-то сопел. Подняв край одеяла, я с удивлением обнаружил спящую хорошенькую служанку. Её смоляные волосы растрепались, белые цветы съехали на подушку. У меня глаза на лоб полезли.
Вкатился Черный; несмотря на вчерашнее, он, кажется, вообще не испытывал никаких неудобств после выпитого. Он был полностью одет, подтянут и причесан. На лбу его красовался тонкий серебряный обруч, подарок Дракона.
– Вставай, Ромео, – велел он, стаскивая с меня одеяло. Ага. Значит, он в курсе того, что у меня под одеялом гости… – Нам пора.
– Куда? – спросил я, разыскивая под кроватью штаны.
– Как куда? Обратно в замок. Забыл разве? Ты вчера в таких выражениях рассказывал Дракону, что там творится, что тот только головой мотал. А предложенные тобой способы казни людоедов прибежал конспектировать сам палач. Причем даже у него не хватило воображения придумать такое.
– Они детей жрали, – мрачно буркнул я, натягивая штаны на ноги. Интересно, а чьи это штаны? Мои-то вчера сожгли…
Черный согласно кивнул:
– А кто бы с тобой спорил?! Ты был абсолютно прав!
Зашевелилась, потягиваясь, моя гостья. Заправляя рубашку в штаны, я мрачно смотрел на неё.
– Вот еще головная боль, – произнес я. – Теперь я обязан на ней жениться? Как честный человек?
Черный, шлепнувшись в кресло, пожал плечами:
– Если сам хочешь, и если она согласится, конечно же. Но тогда, как честный человек, ты должен будешь завести гарем.
– Что?!
– Уходил спать ты вчера с другой, – уточнил Черный. С кем лег спать он, для меня до сей поры осталось загадкой. Нет, больше не пью! Да и не умею я пить…
День выдался теплым, и даже жарким, и, приближаясь к обгоревшим развалинам, я невольно подумал, что зря мы сюда едем. И мне мое пылкое воображение красочно изобразило трупы, которые оставил после себя Черный, раздувшиеся и разлагающиеся в этой жаре – а мы, открыв доступ воздуха в подземелье, только усугубили ситуацию и теперь там гниет все: и недоеденный людоедский обед, и сами людоеды,
– Не думаю, что вам стоит снова туда спускаться, – заметив тень отвращения на моем лице, сказал Алкиност. Он поехал с нами – его трон, установленный на платформе, искусно сделанной из отполированного резного красного дерева, тянули лучшие в кненте лошади – тяжеловозы, упираясь в землю могучими ногами в белых чулках.
(Собственно, если говорить правду, это мы поехали с ним, наши носилки установили на его платформе, и мы ехали с комфортом, попивая чаек и лопая фрукты.)
Черный, хоть и не горевший желанием нюхнуть смрада подземелья, сквасил физиономию:
– А если там еще притаился людоед? Если он нападет на них?
– Остынь, – непреклонно пресек его речь Алкиност. – Все они – воины, и у всех есть оружие. Ты у каждого будешь стоять за спиной и отгонять от него мух?
Черный вынужден был замолчать.
Во дворе наша процессия разместилась с трудом, ведь кроме Драконьей платформы, с которой нам и предстояло наблюдать за ходом работ, здесь же были и повозки для того и для тех, за кем мы сюда пожаловали.
– Ну, начнем? – печально произнес Алкиност. Перед ним стоял исполнительный капитан (он все время поспешно кланялся). – Пусть твои люди прочешут подземелье. Да повнимательней! Поднимайте наверх всех, кого найдете. Тела и останки людей складывайте в мешки; их должно похоронить так, как того требуют их обычаи. Юный Торн вчера хорошо сказал: нельзя, не имеем мы права оставлять человека гнить в навозной куче после того, как не смогли уберечь его от беды. И соберите всех людоедов – мы выставим их головы напоказ на площади. Пусть все видят, что сделали для них принц Зед и его друг Торн!
Я поразился собственному вчерашнему красноречию и смелости, но смолчал.
– Я отсекал людоедам головы, – мрачно сообщил Черный. – Больше на их тушах нет ни царапины. Все остальные… гхм… это те, кого они готовили себе на обед.
Капитан почтительно поклонился:
– Мы соберем даже пальцы, – пообещал он торжественно и горячо, и бросился исполнять.
Солнце поднималось все выше и выше, люди копошились во дворе, а мы изнывали под балдахином Дракона. Чай пить уже не хотелось – мало того, что Черный нервничал и то и дело готов был выпрыгнуть и помчаться вслед за капитаном и его солдатами, да еще и запах… с первым же поднятым телом он пополз над мертвым выгоревшим двором, и Дракон, поморщившись, велел принести розового масла. Принесли; но жуткий запах, смешавшись с ароматом масла, стал только гаже. Благовоние не помогло.
– Ну, что там? – Черный вертелся как угорь на сковороде, и Алкиност покачал головой с неодобрением:
– Принцу Дракона нельзя быть таким нетерпеливым. Научись смирять свой нрав. Выдержка – это достоинство правящих. Нельзя, чтобы весь мир видел, что ты вертишься, как червь на крючке. Будь выше суеты.
Черный вздохнул и присел, поглядывая на движение у замка.
Скоро были вынесены первые люди. Я понял это потому, что перепачканные солдаты несли то, что от них осталось, почтительно, осторожно, завернув в чистый холст. Всего вынесли пять мешков, и были они легки… Лишь последний несли вчетвером – человек погиб лишь недавно его и распотрошить не успели, беднягу.