Драматические произведения. Мемуары
Шрифт:
Остаюсь с уважением, сударь,
Ваш и проч.
Подпись: Бомарше.
Р. S. Сейчас, когда мой дом может подвергнуться разграблению, я оставляю на хранение человеку, занимающему общественный пост, портфель с документами по этому делу. Могу пропасть я, мой дом, — но мои доказательства не пропадут».
Не знаю, помогли ли тут высокие слова, которые я повторял в письме, или упоминание о записке в Национальное собрание, где я возложу вину на истинных преступников, но я, наконец, получил следующее ведомственное письмо, подписанное г-ном Лебреном.
«Париж, 6
Министр иностранных дел имеет честь просить г-на де Бомарше прийти завтра, в пятницу, в девять часов утра, в здание этого ведомства для завершения дела о ружьях. Министр желает, чтобы все было покончено к десяти часам утра (вы слышите, читатели, нужен был всего час!), дабы он имел возможность поставить о том в известность г-на де Мольда, который получил распоряжение не покидать Гааги. Завтра день отправки нарочного в Голландию».
Поскольку письмо пришлось переправлять мне окольным путем, чтобы меня не могли выследить, я получил его только в девять часов утра на следующий день;уже в тот день, на который г-н Лебрен назначал мне встречу, тем самым невозможную: будучи в пяти милях от Парижа, вынужденный идти туда пешком, один, через вспаханные поля, я не мог добраться до города раньше ночи.
Две вещи, как легко судить, поразили меня в этом письме. Во-первых, догадываясь о том, что я прячусь вне Парижа и не появлюсь там средь бела дня, когда рискую быть убитым, они, вполне вероятно, рассчитывали заявить, что дело не закончено по моей вине, поскольку я уклонился от встречи, которая была мне назначена для его завершения.
Во-вторых, мне сообщали об отмене поездки г-на де Мольда,хотя о его вызове меня не уведомляли. Если читатель еще не потерял из виду уловки, которой я воспользовался, чтобы обнаружить истинную причину возвращения посла, читателя, так же как и меня, поразит, что мне писали об отмене распоряжения, полученного послом.
Казалось, по радости, которую я проявил при известии о его приезде, они заключили, что этот приезд может не повредить, а, напротив, помочь мне; и тут же отменили вызов.
Я немедленно ответил г-ну Лебрену.
«Из моего пристанища в одной миле от Парижа
(я был в пяти милях, но скрывал это),
7 сентября 1792 года.
Сударь!
Из пристанища, где я укрылся, отвечаю на Ваше письмо, как могу и когда могу; оно шло ко мне долгими окольными путями; я получил его только сегодня, в пятницу, в девять часов утра. Таким образом, я не могу попасть к Вам до десяти часов. Но если бы я и мог, то поостерегся бы это делать; ибо мне сообщают из дома, что после резни в тюрьмах народ намерен обрушиться на купцов, богатых людей. Составлен огромный проскрипционный список; и из-за злодеев, которые кричат на всех площадях, что это я мешаю доставке наших ружей, я занесен в перечень тех, кто должен быть убит! Пусть же пятничный курьер отправляется: письма все равно идут через Англию или на корабле, зафрахтованном на Гаагу в Дюнкерке, поскольку Брабант закрыт; мы наверстаем упущенные два дня.
Прошу Вас поэтому, сударь, перенести совещание с десяти часов утра на десять вечера, чтобы я мог прибыть к Вам, не подвергаясь такой опасности расстаться с жизнью, как средь бела дня.
Я полон усердия послужить общественному благу; но если я лишусь жизни, все мое рвение ни к чему. Итак, я прибуду к Вам, по возможности, к
Простите, сударь, если мои размышления слишком суровы; я тем свободнее позволяю себе поделиться ими с Вами, что они метят не в Вас. Но у меня сердце разрывается от всего, что я вижу.
Примите почтительный поклон гражданина, который весьма удручен, в чем и расписывается.
Подпись: Бомарше.
Р. S. Не сочтите за труд, сударь, передать ответ через подателя сего, дабы я мог знать, принимаете ли вы мои предложения и одобряете ли принятые мной меры предосторожности.
Я, храбрейший из людей, не знаю, как бороться против опасностей такого рода, и осторожность — единственная сила, которую мне дозволено употребить.
Подпись: Бомарше».
Мое письмо было вручено; министр приказал ответить на словах через своего привратника, что он ждет меня назавтра, в субботу, ровно в девять вечера.
Я рассчитал, что мне нужно четыре часа, чтобы добраться до Парижа по вспаханным полям. 8 сентября в пять часов вечера я вышел пешком из дома моих добрых хозяев, которые рвались меня проводить; я от этого отказался, опасаясь, что нас заметят.
Я пришел в Париж один, устав до изнеможения, весь в поту, с пятидневной щетиной на подбородке, в грязной сорочке и сюртуке (как в тот день, когда я вышел из тюрьмы); ровно в девять часов я был у дверей г-на Лебрена. Привратник сказал мне, что министр сейчас заняти просил меня прийти либо в одиннадцать часов вечера, либо утром, по моему усмотрению. Я попросил привратника передать ему, что вернусь в одиннадцать часов, поскольку днем не осмеливаюсь показаться.
Ждать у министра было нельзя. Меня могли увидеть, разгласить, что я вернулся; я вышел.
Куда пойти? Что делать в ожидании встречи? Боязнь натолкнуться на какой-нибудь патруль поджигателей заставила меня спрятаться на бульваре среди куч булыжников и бутовых плит, усевшись прямо на землю. Я с восторгом созерцал себя в этом убежище и вскоре от усталости задремал; если бы около одиннадцати не началась поблизости громкая возня, меня так и нашли бы там на следующее утро.
Я услышал бой часов и направился к министерству иностранных дел… О боже! Судите о моем отчаянии, когда привратник сказал мне, что министр уже лег; что он ждет меня завтра, в девять утра.