Дранг нах остен по-русски. Тетралогия
Шрифт:
Последней соломинкой, "сломавшей спину верблюда", стало посещение Максом фон Шмелингом с денщиком Гюнтером стадиона, где проходили городские состязания по пендалю (футболу). Конечно, сама игра была известна барону по Королевцу, зрелище захватило его совершенно искренне. Но, выступление в перерыве танцующих в коротких юбках девушек, плясавших под духовой оркестр весьма оригинальные, если не сказать грубее, танцы, было воспринято болельщиками совершенно спокойно. Даже несколько православных попов, болевших на первых рядах, молчали, наблюдая за красивыми танцами красивых девушек. А окончание выступления потонуло в шуме аплодисментов, с криками одобрения со стороны болельщиков. Именно тогда, собиравшийся честно отрабатывать предложенное денежное содержание, барон почувствовал
К тому времени он завёл несколько знакомств среди новороссийских дворян, оказывается, были и такие! Более того, лорд Мальборо входил в правительство русов, был одним из приближённых министров наместника Петра. Общение с дворянами вдохновило Макса на подвиги на ниве гражданской службы. Он с долей удовольствия выслушивал рассказы с конкретными примерами, как магаданцы привечают толковых и честных людей, невзирая на их происхождение и статус. Сколько среди высокопоставленных военачальников Новороссии бывших сибирских татар, германцев, шведов и прочих воинов, скрестивших свои клинки с магаданцами, каждый в своё время. Многие из них попадали в плен к магаданцам, что не мешало им стать их приближёнными и добиться своих целей, если служили честно и грамотно.
Потому постепенно стал считать Макс фон Шмелинг себя русом, намереваясь служить честно, с целью завоевать уважение своих работодателей. А через три года стать полноправным гражданином Новороссии, если всё пойдёт нормально. А там, чем чёрт не шутит, возможно, удастся накопить денег, да выкупить родовой замок. Приехать туда на машине, с русским карабином за плечами, с женой-красавицей. Всё может быть, судя по жалованью, что положили барону, наместник и его министры не скупые на оплату умелых руководителей. Остаётся сущий пустяк, проявить себя хорошей, нет, отличной работой!
– - Открывай ворота, капитан Строгов к епископу.
– Небольшой отряд русов, состоящий из взвода пехоты и пары пушек, да десятка гражданских служащих, остановился у ворот епископского замка. Епископ Ютерборгский оказался последним крупным землевладельцем подотчётной территории, к кому добрался капитан Строгов, назначенный весной губернатором Веймарской губернии.
Нельзя сказать, что назначение на должность удивило капитана, он уже был военным комендантом в Новороссии, сразу после высадки на остров. Да и командование батальоном даёт определённый опыт хозяйствования. Потому включился губернатор в работу без раскачки, он и его офицеры представляли, что нужно делать в первую очередь, какие направления самые важные. Да и Петербург помог специалистами, прислал полсотни землемеров, геологов, инженеров, агрономов и других специалистов. Отдельно прибыли учителя и пионервожатые, для работы с детьми и подростками пока только на выморочных землях. Благо, таких бесхозных владений в губернии оказалось немного. К Веймару войска русов вышли в конце войны, когда желающих сопротивляться осталось мало, умные люди поняли бесполезность сражений против новороссийских войск. Так и получилось, из общей площади губернии лишь пятая часть оказалась выморочной, присланных специалистов вполне хватило для налаживания там привычной жизни.
Привычной, конечно, для русов, а не для германцев и славян, но, сразу после войны желающих спорить с новыми властями не оказалось. Для крестьян и ремесленников, проживавших на дворянских и епископских землях, оставшихся под властью прежних хозяев, ничего и не изменилось. Люди губернатора туда не заезжали, для них хватало работы на выморочных землях. Там работягам пришлось нелегко, в первую очередь, чтобы разобраться и понять новые правила. О многих из них, впрочем, крестьяне и ремесленники, давно были наслышаны, кто и магаданские листовки у себя хранил, перечитывая их в укромных местах. Потому все ждали налоговой отмены для православных, как положено, на семь лет, и не просчитались. На своих землях русы сразу объявили налоговые послабления православным, сохранение старых налогов католикам и удвоенные налоги протестантам и прочим конфессиям. Благо, православные священники к тому времени прибыли, занялись
Этим всё не закончилось, русы привезли с собой многочисленный стальной и железный инвентарь, начиная от плугов и борон, заканчивая лопатами, кирками, топорами и пилами. Выморочные, бывшие "хозяйские земли", русы распахали сами и засеяли своим зерном, для этого нанимали (!) бывших крепостных крестьян, которым даже заплатили (!). Затем высадили картошку, о которой многие слышали, но не представляли, что это такое. И, посеяли ещё много всяких неизвестных семян, привезённых с собой. Причём, в некоторых уездах землю пахали и боронили не лошади, а железные трактора, работавшие с рассвета до заката, без перерыва. Те трактора тянули за собой до пяти плугов и борон, обрабатывая за день больше, чем прежде за неделю делали.
Отсеявшись, русы начали строить. Строили много, во всех уездах, строили школы, церкви, пилорамы, разные мастерские, дома для себя и рабочих, больницы и бани. Бани оказались самым страшным испытанием для народа, приученного пасторами и кюре к мысли о греховности чистого тела и красоты. Многие новоявленные православные верующие, едва не согрешили, наотрез отказавшись мыться в бане. Но, были вразумлены батюшками, благословившими паству личным примером, и, особенно, воспитаны своими семьями, напоминанием о налогах. В некоторых селениях в баню мужей приводили жёны и дети, порой, даже связанных и побитых. После испытания чистотой, остальные новшества русов принимали равнодушно, с долей некоторого самобичевания и опасения. Вдруг все мучения окажутся напрасными, и, осенью мытари одинаково оберут католиков и православных?
Тем временем, русы не теряли времени, за лето заново обмеряли все посевы, луга и леса, не в привычных футах и ярдах, милях и акрах. Измеряли всё в метрах, вёрстах, гектарах и прочих непонятных русских мерах, оставляя в каждом селе старосте перевод старых мер в новые. Во всех отошедшие под власть новороссийского наместника землях появились долгожданные русские товары, цены на которые радовали, некоторые были в два раза ниже прошлогодних. А ткань вискоза, хоть и колючая, стоила в четыре раза дешевле самых простых холстов. За такую цену можно и потерпеть колющуюся и раздражающую ткань, не всё на голое тело надевать, можно поверх нательных рубах носить. Обувь появилась, тоже дешёвая, из кирзы, что за зверь такой, никто не знал. Но, сапоги выходили справные, грубоватые, да сносу им не было, самый раз рабочим людям носить.
Когда пришло время собирать урожай, общество ахнуло, на русских посевах урожай в три-четыре раза выше оказался, чем рядом, у прочих хозяев. Другие диковинные посадки русы скосили зелёными, изрубили специальными машинами, да в ямы специальные запечатали, назвали это всё силосом. Мол, будут наравне с сеном кормить тем силосом скотину всю зиму, под тот урожай силоса из Западного Магадана стали скотину завозить на зимний откорм. Тут крестьяне совсем ошалели, тёлки магаданские на голову выше и крепче родных бурёнок оказались. Русы времени не теряли, стали нанимать (!) в свои хозяйства работников, даже баб брали, обещая равную с мужиками плату. Многие отказались из боязни, а умные, справные хозяева, сами своих детей да племянников к русам определили, чтобы всё разузнали да научились. Небось, всякому хочется урожай, как у русов получать, да таких тёлок на племя закупить.
Картошку русскую народ ещё осенью распробовал, потом картофельные поля после уборки у русов до снега дважды перекопали. Всё себе клубни на семена искали неубранные, сытным оказалось то земляное яблоко. Тут и пора сбора налогов пришла, народ притих в ожидании, да всё оказалось правдой. Мытари православным даже во дворы не заходили, только список свой с батюшкой сверяли. Зато католиков и самых глупых протестантов, не смекнувших вовремя перекреститься в православие, выгребли, как всегда. Ещё бы, две трети мытарей остались прежними, они каждую курицу во дворах знали в лицо, от них и мешка зерна не укроешь. После ухода мытарей деревни на две части поделились, кто плясал да песни пел, кто ревмя ревел, да слёзы лил.