Драйверы
Шрифт:
— Опять — двадцать пять… У вас же есть мой адрес! Вы или верите нам, или нет. И потом — что может случится-то? — почти искренне удивился я. — Нам с Борькой эта дорога до последней кочки с детства известна. А если, не приведи Бог, и случится что-нибудь непредвиденное — зачем нас искать? Ты вот его, — я кивнул на Ахмета, — ищи.
— Всякое может быть, Витя.
— Да брось ты… Куда мы денемся?
— Откуда я знаю, — сказал бородатый. Сообразительный Боб тактично помалкивал. Зажатый со всех сторон маленький Ахмет тоже примолк.
— Ну, ребята… В таком случае скажу, что ведь и два, и три паспорта — не гарантия. Вы что, хотите сказать, что со вчерашнего дня не прокинули мои данные через милицию? Не смешите меня. Если вы даже этого не сделали, тогда мы с вами вообще не играем. Извините, но в таком разе вы — несерьезные люди. Давайте лучше сразу разбежимся и закончим на этом наше случайное знакомство. Жаль, конечно, работа хорошая, — но мне ваши аргументы не кажутся убедительными, — вот такой залихватский понт я им выдал!
В кабине из-за приоткрытого окна стало холодно, как на улице, но у меня вспотела спина от внутреннего напряжения и нехорошего предчувствия. Вот идиот! И зачем я затеял эту игру с паспортом? Ну, не собирались же мы их, в самом деле, обманывать, убегать с их проклятой водкой. Они, наверное, действительно попытались прокинуть мои данные по ЦАБу. На Зайцева Виктора Сергеевича. И скорей всего ничего у них не вышло — я ведь уже год и три месяца как Серов, хотя первый свой паспорт и не выбросил.
Нет ведь уже никакого Зайцева!
Наверное, что-то пронюхали и насторожились. В общем-то, понять их можно. И если они нас сейчас здесь, прямо в кабине, попробуют убивать, что вполне может случиться — они же все слегка «трюхнутые» — так мне и надо. Сам себя перехитрил, идиот. Болван, дубина!
Болван-то болван, а Борьке опять из-за меня отдуваться придется. Возись тут с ними…
Фэйсом я, естественно, ничего такого не показывал, а даже наооборот, изображал равнодушное спокойствие и легкую скуку. Ни один мускул на морде лица у меня не завибрировал. Но глупая голова моя на случай схватки со скоростью процессора «пентиум» прикидывала расстановку сил в тесной кабине. Позиции, свободу рук, ног… Неудобно выходило для сшибки, очень тесновато.
Но в случае чего — повозимся ради хохмы. Маленького Ахмета я, пожалуй, возьму на себя, иначе большой Боб его просто расплющит. Нехорошо получиться может. А с бородатым тадж-махалом придется Борьке разбираться. Ну, ему это — раз плюнуть. Главное, за бороду ухватить и не дать до трубки с анашой дотянуться…
А все равно — не смешно… Похоже, срывалась халтурка.
Я, по-возможности незаметно, посмотрел в зеркало заднего вида — позади машины вроде бы никого. Не мелькают тени моджахедов или душманов. Не крадутся по снегу талибы в белых масхалатах с белыми пулеметами. На лыжах… Только — снег, снег, снег…
Да, наверное, самый короткий анекдот: таджик-лыжник. Насмотрелся
Ладно. Надо завершать. Четверть часа болтаем ни о чем, и надоел мне уже этот восточный базар до чертиков. Хотя — сам дурак, накуролесил с паспортом. А еще Борьку за его безумный вояж в казино словами нехорошими бранил, придурком называл.
А может — и не дурак. Будущее покажет…
Борька сидел, как истукан, и ничего не понимал. А нечего ему и понимать. Я потому и дал ему знак заткнуться, чтобы он с моими новыми и старыми фамилиями сам не запутался и людей еще больше не запутал.
Ну не хотелось мне с новым паспортом и с новой квартирой перед этими абреками тюбетеечными светиться! На кой черт им мой новый адрес знать? Какого дьявола! Я ведь о вас, братцы-басурманы, тоже почти ничего не знаю. Что сам Ахмет рассказал, то и знаю. Так что Борькины данные вам и совсем уже ни к чему. Перетопчетесь на самолюбии.
Немного помолчали еще. Бородатый аксакал вновь достал свою анашистую трубку.
— Слушай, хватит, а? — совсем невежливо наехал я на него. — Извини, но мне твою анашу нюхать — не в кайф. Потерпи. Разойдемся, тогда смоли до изумления, хоть кальян кури, пока из ушей не закапает. А сейчас — не надо.
Старый наркоман как-то криво улыбнулся, вздохнул и убрал трубку в карман. Не знаю — обиделся, или нет? Плевать — у вас свои обычаи, у нас свои. И нечего тут борзеть. Скоро уже колоться внаглую на улицах будут. Водку им Аллах пить не дозволяет, а «план» смолить — сколько угодно можно. Нет у них на это дело запретной записи в Коране.
В общем, совсем как-то неинтересно мне стало. Наскучило… Долго они еще свою бодягу бодяжить будут? Над православными изгаляться?
— Ладно, — сказал вдруг Ахмет, — ехать надо. Я вам верю.
Анашист тоже закивал головой. Тоже, значит, поверил? Ну, значит пронесло — не сорвалась работа.
Бородатый аксакал засунул руку за пазуху. Я напрягся — мало ли чего хитрый восточный человек вытащит? А вдруг — четырехгранный штык от русской трехлинейки? Или дрессированную кобру? Кто знает, что у них в карманах?
Уф… Нормально — бородатый достал конверт и торжественно вручил его мне. В конверте были баксы. И много — сразу восемь новых зеленых полтинников.
Живем, Бориска!
Лицом я, разумеется, опять никому ничего не стал показывать. Так — легкий сплин и дремотная скука… Как у кота Матроскина при виде бутерброда с колбасой. Нам, мол, с Борькой эти баксы… Да мы их чуть ли не каждый день получаем.
Я передал доллары Борису — проверь. Боб просмотрел их на свет не очень яркого плафона, обнюхал каждую бумажку, потер в пальцах — только что на зуб не пробовал, кивнул: «Настоящие». Ну, тогда с Богом!