Дредноут
Шрифт:
— Значит, Мексика помогала им… вернуться в Мексику? Хотя они уже и жили в Мексике, как они считали? — спросила девушка.
— Что-то вроде того. Но времена меняются, и меняются карты, а люди либо плывут по течению, либо оказываются в заднице, на что мне, впрочем, наплевать.
Мерси опустила взгляд и выпалила так быстро, как только смогла:
— Тогда отчего техасцы возмутились, если войска прибыли только для того, чтобы перевести своих людей на нужную сторону границы?
Каннингем подался вперед и взмахнул трубкой, будто школьный учитель
— Видите ли, если бы они делали только это, было бы замечательно. Но если бы их желанием было лишь вернуть своих сограждан, они не послали бы пятьсот вооруженных солдат в форме, прущих напролом по территории племени онейда. Они могли бы послать кого-то из миссионеров, к примеру, — они ведь, кажется, католики — или обратились бы к Красному Кресту. Несколько человек, помогающих переселить переселенцев, — это хорошо, но посылать контингент целого форта и ожидать, что все поверят, что у них на уме только свое благое дело, по меньшей мере глупо.
Мерси кивнула, хотя многого не поняла. Она только спросила:
— Так что же произошло с войсками? Пятьсот человек не могут просто растаять в воздухе.
Мужчина снова откинулся на спинку скамьи и снова принялся рисовать в воздухе какие-то фигуры своей трубкой, уже потухшей и холодной.
— Не знаю, было их там пять сотен или нет. Но думаю, где-то так. И не представляю, что с ними случилось. Тут возможно что угодно. Эта война на севере и западе, стрельба… может, вылазка индейцев, или холера, или ураган… а может, они наскочили на город, достаточно большой, чтобы дать отпор военному отряду, топающему по их территории. Я не утверждаю, что они столкнулись с местными, но говорю, что это могло произойти, и я совершенно не удивился бы, коли так. — Он снова сунул конец трубки в рот, прикусил мундштук, но не затянулся. — И винить тут, кроме них, некого.
— Уверена, вы правы, — сказала Мерси, хотя на самом деле так не считала. Но ей не хотелось показаться грубой; кроме того, она многого не знала о Техасе — а еще больше не знала о Мексике, так что прикусила язык, чтобы не опростоволоситься.
— Высмотрели еще что-нибудь интересное в газете? — осведомился Каннингем, потянувшись к трубке и закинув ногу на ногу, чтобы выбить пепел. Для этого он постучал трубкой о подошву.
— В основном тут всякая ерунда о войне.
— Неудивительно. Говорится там что-нибудь о том, что думали янки, прорываясь к Нэшвиллу? У них должна была быть веская причина для такого броска. Они навели шороху, притащив свой паровик и своего ходока. Но опять-таки, — призадумался он, — причины могло и не быть. Может, война просто сходит на нет, а эти последние метания взад и вперед — ее предсмертные конвульсии. Да, похоже, дело к концу.
— Нет, тут не объясняется, почему они так сделали; просто говорится, что сделали. — Она снова сложила газету, скатала ее в трубочку и протянула техасцу. — Хотите? Я уже все прочла, от корки
— Спасибо, мэм, но, пожалуй, откажусь. Тут, похоже, либо дурные, либо бесполезные для меня новости. Я все равно пропустил бы их.
— Хорошо. Тогда я оставлю ее в игровой комнате на одном из столов для покера. — Мерси встала, и Каннингем поднялся вместе с ней, вежливо коснувшись шляпы.
Потом он опять сел и принялся заново набивать трубку. Раскурив ее, он откинулся назад и стал наблюдать за рекой, лодками, всплесками рыбы, появляющимися иногда спинками черепах и за несомым течением плавником, исчезающим за кормой «Провидения».
10
Начался и закончился ужин в сотый уже, кажется, раз, и завершился очередной день. «Провидение» все так же шло вверх по течению. Иногда корабль причаливал к малым и большим пристаням между крупными городами, вставал под погрузку и разгрузку, прощался с одним-двумя пассажирами и приветствовал на борту новых. В Фесте на судно сел еще один техасец — словно для поддержания равновесия. Медсестра начала думать, что их не меньше, чем темнокожих, так как с техасцами она сталкивалась буквально повсюду.
Нового пассажира звали Горацио Корман, он был вежлив, но не назойлив, предпочитая одиночество чьей-либо компании. Возраста он был неопределенного (Мерси предполагала, что ему лет тридцать пять — сорок, но по некоторым лицам трудно судить, а его лицо было как раз из таких), среднего роста и телосложения, с необычайно зелеными глазами и темными волосами, разделенными тонкой полоской седины. Еще он являлся обладателем удивительно пушистых усов, чистых и ухоженных, но не чрезмерно, каждая половинка которых размером превосходила воробья. Мерси решила, что он точь-в-точь похож на техасца с виденной ею когда-то рекламы жевательного табака — словно он был неким образцом человеческой породы, о котором девушка слышала, но с которым лично никогда не сталкивалась.
Он поднялся на борт с двумя большими чемоданами, казавшимися весьма тяжелыми даже для человека с длинными, как у обезьяны — и у него, — руками; а еще Мерси заметила пару огромных пистолетов, которые он, не скрываясь, носил на поясе. Они были на треть больше унаследованных ею шестизарядных револьверов и висели у бедер, как якоря. Из жилетного кармана мужчины торчала, поблескивая, длинная и тонкая подзорная труба.
Капитан Грили увидел, что Мерси наблюдает за тем, как новый техасец поднимается на борт и ищет каюту, и сказал:
— Этот Горацио, он действительно нечто, поговаривают.
— Как это?
Капитан пожал плечами и понизил свой громовой голос ровно настолько, чтобы заставить всех на палубе напряженно прислушаться:
— Он, чтоб вы знали, рейнджер Республики.
— Это какой-то блюститель закона, верно?
— Точно. — Капитан кивнул. — Я знаю Рацио уже лет десять и рад, что он у нас на борту. Не то чтобы нас сильно штормило, это нет. Мы бежим как по маслу, так, миссис Линч?