Дремучие двери. Том I
Шрифт:
Обсыхая на остывающем солнце среди пропахших помидорами и хурмой ящиков, хоть и невелика была вероятность, что кто-то из общих знакомых или Антоновых фанатов заберётся на эту свалку, хоть и сомбреро с очками закрывают ему поллица, но бережёного Бог бережёт, — она изложит ему третье действие и его непосредственную роль.
Он даже очки снял и смотрел на неё во все глаза — разыгрывает она его, что ли? Потом в панике принялся вытирать лицо лифчиком сохнущего бикини. Лифчик она отобрала.
— Ну ты даёшь!.. Нет, это, мать, без меня… Ты меня не подставляй. Он не поймёт.
Она заверила, что не собирается его подставлять, что всё берёт на себя, что с юмором у Дениса в порядке, а осенившая её в Москве идея гениальна, она вон за
Да уж запомнится!.. Не, мать, я в эти ваши игры…
Конечно, он подумал о «Шкафе», об этой Хельге, но на сей случай у Яны было заготовлено несколько отвлекающих реплик, из которых следовало, что присутствие денисовой подружки в городе, которое ей, само собой, известно, колышет её не более присутствия в городе этой вот мухи. Она предвидела, разумеется, что Антон заартачится, но у неё всё продумано, отработан текст и подтекст. По сценарию в конце третьего действия Антон должен сдаться, что, в конце, концов, и происходит. Антон, при всём своём патологическом упрямстве, принадлежал им — ей и Денису. И никуда от этого, не денешься.
Это он, Денис, углядел в совсем ещё желторотом провинциальном мальчишке из КВН, великолепно крутящем на сцене сальто, будущего великого и непревзойдённого Павку Кольчугина, хотя пробы были не очень. И она, да и худсовет поначалу никак не могли понять, почему такой странный выбор. Хотя где-то в мистических глубинах её подсознания таился ответ — Яна это чувствовала интуитивно, но никак не удавалось ей ухватить свою догадку за хвост. Так или иначе — Антон Кравченко вот уже второе десятилетие принадлежал им. Из года в год, от серии к серии — сердце телесериала! Антон старел вместе с Павкой, это была его первая и основная жизнь. Маленький театрик там, в родном городке, откуда наотрез отказалась ехать жена его Нина, завлабораторией в «Ящике», был как бы между прочим, между съёмками. И семейная жизнь, и уютный коттедж на две семьи, и отцовство /обожаемые мальчишки-близняшки/ — на всё это почти не оставалось времени. И хотел Антон или не хотел, он всё более становился Павкой Кольчугиным. Она, Иоанна, лепила, придумывала ему эту главную жизнь — подвиги, мысли, женщин.
О, разумеется, Антон был идолом и должен был принадлежать всем и никому — это Яна отлично понимала. И у неё была трудная задача: с одной стороны, советский супермен должен быть безупречно нравственно чист, с другой — сводить женщин с ума, оставаясь при этом непобедимым, но и не вызывая сомнений в своей мужской потенции и мощи. Она придумала ему некую таинственную возлюбленную, иностранку-коммунистку, под разными крышами работающую на нашу разведку, которая появлялась чудесным образом всякий раз, когда Павка оказывался один на один с опасным и трудным заданием, связанным с международной мафией. То под видом стюардессы, то танцовщицы, то роскошной светской дамы, она всегда спасала, снабжала ценными сведениями и вообще всячески «содействовала», каждый раз гримируясь и скрывая от зрителей лицо. Узнаваемая лишь по шраму за ухом под роскошными волосами и ещё кое-какими деталями, из которых следовало, что таинственная незнакомка — опять «та самая». Подруга детства, может быть, даже невеста или тайная жена, но об этом ни гу-гу, и каждый раз после поцелуя в диафрагму подруга детства — иностранка снова исчезала в волнах житейского моря до следующей серии, оставляя Павку-Антона вновь свободным на радость героиням и телезрительницам.
Как ни крути, она, Яна, творила судьбу Павки-Антона даже в большей степени, чем Денис, — Антон чувствовал эту власть и тяготился ею, и бунтовал, порой с ослиным упрямством отстаивая свои идеи и «находки», которые иногда были «в яблочко», чаще — бредом. И тогда Денис психовал, а Яна терпеливо давала Антону самому почувствовать, что гребёт он не туда и повернуть надо «туда». Денис ломал его. Антон
Вот и сейчас в этом единоборстве она перетягивает Антона на свою сторону, используя заготовленные в самолёте аргументы, кино развивается по плану. Теперь Антон должен уговорить Надежду Савельевну, гримёршу и, если заупрямится, вывести на сцену ещё одно действующее лицо — Лиловую, закадычную подругу Надежды Савельевны. В поддержке Лиловой Яна, разумеется, не сомневалась.
— Что я, в конце концов, зря летела? Поправки сдавать, времени в обрез, так хорошо придумала, всё бросила, и летать боюсь, теперь вот ещё обратно… Думала — всем сюрприз, ты, во всяком случае, оценишь, а ты… Серый ты, Кравченко! — орала она ему вслед, уже прыгающему прочь по ящикам, скользящему по некондиции из перезревшей хурмы и помидоров, уже сообщнику.
Он обернётся и в бессильной досаде покрутит пальцем у виска.
— Балда, я всё беру на себя! — крикнет она вдогонку.
Он исчезнет, а она опять полезет в море. Ей было то жарко, то холодно. И тогда, и ночью на узкой койке Отарика, где она проворочается почти без сна, то затворяя, то распахивая балконную дверь. И запах зреющей «Изабеллы», и треск цикад. И, как конец света, налетающий время от времени огненный грохот проносящегося поезда, и упоительно-мазохистская мысль, что Денис и эта, «Шкаф», конечно же, сейчас вместе, и его рука на её маленькой точёной груди, и сплетённые тела извиваются, как осьминог, и окно, как у неё, то открыто, то закрыто. И трещат цикады, и пахнет «Изабеллой», и грохочет поезд…
Всю ночь напролёт будут терзать её демоны, снова и снова прокручивая в воспалённом мозгу адскую эту эротику, и она будет пить и пить из ядовитого сосуда, всё более пьянея разрушительной злобой. Это будет захватывающе-мучительно, как заглядывание в пропасть.
ПРЕДДВЕРИЕ
«За период зимней кампании 1942–1943 годов Красная Армия нанесла серьёзные поражения гитлеровским войскам, уничтожила огромное количество живой силы и техники врага, окружила и ликвидировала две армии врага под Сталинградом, забрала в плен свыше 300 тысяч вражеских солдат и офицеров и освободила от немецкого ига сотни советских городов и тысячи сёл. Зимняя кампания показала, что наступательная сила Красной Армии возросла, наши войска не только вышибли немцев с территории, захваченной ими летом 1942 года, но и заняли ряд городов и районов, находившихся в руках врага около полутора лет. Немцам оказалось не под силу предотвратить наступление Красной Армии». /И. Сталин/
«Навсегда сохранит наш народ память о героической обороне Севастополя и Одессы, об упорных боях под Москвой и в предгорьях Кавказа, в районе Ржева и под Ленинградом, о величайшем в истории войн сражении у стен Сталинграда. В этих великих сражениях наши доблестные бойцы, командиры и политработники покрыли неувядаемой славой боевые знамена Красной Армии и заложили прочный фундамент для победы над немецко-фашистскими армиями». /«Правда», 23 февраля, 1943 г./
«Суд же состоит в том, что свет пришёл в мир; но люди более возлюбили тьму; нежели свет, потому что дела их были злы.
Ибо всякий, делающий злое, ненавидит свет и не идёт к свету, чтобы не обличились дела его, потому что они злы; А поступающий по правде идет к свету, дабы явны были дела его, потому что они в Боге соделаны». /Иоан. 3, 19–21/ То есть оправданы будут ИДУЩИЕ К СВЕТУ, ПОСТУПАЮЩИЕ ПО ПРАВДЕ.
Ибо дела ПОСТУПАЮЩИХ ПО ПРАВДЕ В БОГЕ СОДЕЛАНЫ.
Это напрямую относится к советским людям. Иосифу удалось своим «жезлом железным» худо-бедно создать Антивампирию, семью народов, противостоящую мировому злу, царству Мамоны.