Древесная магия партикуляристов
Шрифт:
– Ну все, братец!
– сердито воскликнула принцесса Фиона, схватила Антуана за шиворот и, зашвырнув его на койку, задернула шторки полога.
– Сиди и не высовывайся!
– А...
– начал что-то говорить из-за шторки Антуан, но Матиас молниеносным движением сунул арбалет внутрь полога и разжал руку. Даже весьма мягкого звука падения на перину не последовало, из чего Матиас заключил, что король-император перехватил смертоносное оружие немедленно. Итак, наиболее сильный отвлекающий фактор удален. Что касается этих особ женского пола - что
– Все назад!
– повелительно выкрикнула принцесса Фиона, поворачиваясь лицом к двери.
– Я их отвлеку сейчас, а вы будете бить!
– При всем уважении, принцесса, их вашими прелестями не прошибешь, - скептически произнесла Сью.
– Они же там все копрофилы[1]. Так что лучше сразу файерболлом.
– Ой, ты знаешь слово копрофил!
– восхищенно ахнула Мэри.
– Ты так умна, сестрица! Но спорим, ты не знаешь слова делириум[2]?!
– Наивные!
– воскликнула принцесса Фиона с неподражаемым аристократизмом человека, имевшего более сорока поколений венценосных предков.
– Смотрите и ужасайтесь!
Матиас, не слушая их, взял ножи на изготовку и приготовился к худшему. Впрочем, он все-таки решил дать шанс принцессе показать свои дарования: опыт темных дел приучил древесного мага к тому, что порою самые идиотские заявления несут имеют под собой некоторую основу.
За поворотом коридора перед опочивальней раздался топот людей, которые абсолютно не уверены в законности предпринимаемых ими действий, а потому пытаются изо всех сил приглушить свою неуверенность как можно более громким шумом. Матиас стоял совершенно спокойно, готовый погрузиться в боевой транс в любой момент.
Принцесса Фиона бесстрашно встала рядом с древесным магом. Матиас прикинул, что в случае начала боевых действий он вполне сможет заслониться ею, выиграв таким образом пару мгновений. А там вдруг удастся послать кого-то из Гопкинсов за подмогой...
Едва толпа магов-говноведов вырвалась из-за поворота, Фиона вытянула вперед руку и изрекла хорошо поставленным голосом:
– Стойте и внемлите, ибо трепетом полнится сонная земля!
Безусловно, одной этой странной фразы не хватило бы даже, чтобы затормозить нападающих и на долю секунды, так что часть успела добежать до порога, однако принцесса тотчас продолжила:
– Под мостом ткет узор тонкоструйный
Сточных вод несравненный поток!
И узор сей коричневый бурный
Манит сделать хотя бы глоток!
Эффект этих потрясающих виршей был поразителен: нападающие застыли в дверях, кое-кто замер настолько внезапно, что не успел даже занести ногу, которую собирался было поставить на пол. Так и остались балансировать на одной ноге.
– Я смотрю на закатные дали,
Сердце полно смущенной тоскою:
Что же в городе люди едали,
Один из тех, кто замер с приподнятой ногой, не удержал равновесия и рухнул лицом в подушку - разумеется, подушки, раскиданные Его Величеством в начале предыдущей главы никто и не думал убирать.
Фиона сделала повелительный жест рукой, вплетая его в ткань повествования. Матиас, которого никакая поэзия не могла изумить в достаточной степени, немедленно понял, что она имела в виду. Он подошел к толпе нападавших и принялся сноровисто перерезать глотки тем, кто был одет попроще. Орудовал Матиас своими метательными ножами, ибо более серьезного оружия ему в данном случае не требовалось; иногда, если расположение фигур позволяло, он перерезал глотки даже с двух рук.
Очнувшиеся от столбняка сестрички Гопкинсы так же быстро принялись вязать руки и рты тем, чья одежда блистала драгоценными камнями (преимущественно яшмой и янтарем).
В коридоре, увы, оказалось достаточно тесно: нападающих насчитывалось человек до тридцати. К счастью, пронзительный и проникновенный одновременно альт принцессы Фионы проникал даже туда.
– Воспою я здоровье желудка,
Что воспримет в себя без обмана
Даже пряно-соленую утку,
Даже жареного пеликана!
Чтоб извергнуть все это позднее
В единенье с прекраснейшей вонью...
О, услада моя, загляденье!
Нечистоты великой Варроны!..
Воспою я...
– Мы уже закончили, спасибо, - заметил Матиас, возвращаясь в спальню и вытирая ножи об одежду ближайшего говномага.
Заглядывавшая в окно луна уже утратила очаровательный розовый оттенок послезакатной стыдливости, стала белой и холодной. Откуда-то издалека, из-за выбитой двери, по уже свободному от захватчиков коридору доносились звуки музыки все еще не завершившегося где-то бала.
– Вот как?
– Фиона довольно улыбнулась и поправила прядь волос над ухом. Это был всего лишь жест кокетства: прическа принцессы была растрепана столь равномерно, что вряд ли тут что-либо могло помочь.
– Говорил мне гувернер, что сочетание высокого и низкого в искусстве всегда производит наибольшее впечатление...
– О, сестрица, здорово!
– горящее энтузиазмом лицо Антуана выглянуло между шторками кровати.
– Но как вам это удалось?! И откуда вы знаете...
– Любезный мой брат, - высокомерно произнесла Фиона, отряхивая с рукавчиков платья невидимые пылинки, - пора бы вам уже и разбираться в классической литературе. Это был, извольте видеть, отрывок из классической поэмы Темных Веков, "Моя извращенная страсть" знаменитого барда Эрмануила Квинтиллионе-Копрофага[3], основателя клана Квинтиллионе. Разумеется, эти господа не могли не впасть в священный трепет, заслышав строки своего предка.
– Ваше высочество, а откуда...
– благоговейно произнесла Сью, а Мэри продолжила (они обе смотрели на Фиону глазами преданных собак): - Вы так разбираетесь в проблеме?